Истории для кино
Шрифт:
– Я не околачиваюсь, господин подпрапорщик. Я нахожусь в месторасположении части.
– А шо ты околачиваешься в месторасположении? В увольнительную сходил бы, что ли…
– Но мне же надо репетировать спектакль.
– Да пошел он, твой спектакль! – Назаренко спохватывается: – То есть… потом порепетируешь… А зараз сгинь, чтобы очи мои тебе не бачилы!
– Совсем сгинуть? – уточняет Лёдя.
– Совсем! – рявкает подпрапорщик, но тут же уточняет: – На три дня.
Ничего не сказав родителям,
Лёдя отправляется в сквер, видит вдали беседку и в ней – силуэт Лены, стоящей к нему спиной. Он улыбается в предвкушении встречи, тихонько крадется к беседке и… слышит страстный голос жены:
– Я люблю тебя и только тебя! Пойми, тот, другой, не значит для меня ничего!
Улыбка сползает с лица Лёди. Он замирает перед беседкой. И слышит не менее страстный голос мужчины:
– Тогда будь моей! Прямо сейчас!
Лёдя бросается вперед, перелетает через ограду беседки. И видит стоящего на коленях перед Леной смазливого молодого человека. При появлении Лёди он вскакивает и нарывается на кулак разъяренного мужа. Лена в полном ужасе, не в силах проронить ни слова.
Зато слова находятся у седого мужчины, которого Лёдя не заметил в углу беседки.
– Что вы творите! Кто вы такой?
– Нет, это кто ты такой? И кто этот негодяй, – Лёдя тычет в скулящего красавчика, – который отбивает чужих жен, пока их мужья защищают родину!
Лена наконец обретает голос и спокойно сообщает:
– Лёдя, ты дурак!
Теперь, наоборот, Лёдя теряет речь от возмущения – стоит с распахнутым ртом.
Красавчик все стонет, держась за челюсть. А седой всплескивает руками:
– Что вы наделали? Ему этим лицом работать! Вы сорвали репетицию и, возможно, спектакль!
– Какую… репетицию… спектакль? – бормочет Лёдя.
– Познакомься, – насмешливо говорит Лена. – Это – наш режиссер, а это – мой партнер… был!
Режиссер, держась подальше от буйного Лёди, объясняет:
– Мы в беседке репетировали сцену в беседке. Для большей достоверности…
Лёдя растерянно смотрит на стонущего артиста, который все еще держится за челюсть, и не находит ничего лучшего, чем предложить:
– Хотите, я за него сыграю…
– Нет уш, шпашибо! – шепелявит актер. – Как-нибудь беж ваш шыграю!
Он удаляется, режиссер спешит за ним.
Лёдя с Леной остаются в беседке вдвоем. Молчат. Потом Лёдя бормочет:
– А мне увольнительную дали… На три дня.
– Ты дурак, – на этот раз ласково сообщает Лена.
И обнимает Лёдю.
Утром Лёдя еще нежится в постели, а Лена перед трюмо закалывает волосы. Он влюбленно наблюдает за нею и вдруг выпаливает:
–
– Лёдичка, мы ведь договорились, – мягко отвечает она. – Я люблю тебя, ты – меня. Незачем усложнять нашу жизнь условностями.
Лёдя вздыхает. Лена присаживается к нему на кровать:
– Нам так хорошо вдвоем! Ах, если бы тебе вообще не нужно было уезжать…
Лёдя привлекает ее к себе, целует, Лена забирается к нему под одеяло и шепчет:
– У нас ведь есть немного времени?
– Есть, есть, – шепчет в ответ Лёдя, – сегодня только четверг…
– Нет, сегодня пятница, – шепчет Лена.
– Как пятница? – уже обычным голосом удивляется Лёдя. – Ты путаешь…
– Я не путаю: по пятницам у нас нет репетиций.
Лёдя выпрыгивает из постели. Лена пугается:
– Что случилось?
– В пятницу я должен быть в части!
Лёдя роется в своем вещмешке и находит бумажку – увольнительную.
– Да! Пятница! Тринадцатого!
– Что же теперь будет?
– Любой патруль может меня погнать под трибунал…
Лена ахает, берет увольнительную, внимательно ее изучает.
– Знаешь, тройка очень смахивает на пятерку…
Лёдя тоже заглядывает в бумажку:
– Да, смахивает. Если чуток подправить…
– И получится, что в часть тебе – только пятнадцатого, – завершает план операции Лена.
Лёдя прыгает обратно к ней в постель:
– Так до пятнадцатого еще столько времени!
Однако номер не прошел. Подделка документов оказалась не таким простым делом. И подчистку даже всего одной циферки немедля просек глаз-алмаз подпрапорщика Назаренко. Уж он-то над Лёдей поизмывался всласть. Тыча ему в нос несчастной увольнительной, Назаренко и фальшивомонетчиком его обзывал, и полевым судом грозил, и даже на неизбежный расстрел намекал.
Лёдя вяло сопротивлялся, уверял, что это не он, это писарь перепутал… Но подпрапорщик хохотал мефистофельским смехом: какой писарь, тут же кажное дите видит, шо чистой воды подлог. И отправил Лёдю в карцер. До выяснения.
Лёдя печально сидит на голом полу в темном подвале.
Дверь открывается, впуская скудную полоску света. Лёдя вглядывается в появившийся силуэт. Это капитан Барушьянц.
– Ну что, Вайсбейн, насиделись?
Лёдя поднимается, держась за стену:
– Так точно, господин капитан, насиделся! – и добавляет не по уставу: – Вполне!
Капитан достает знакомую коробочку кокаина:
– Из мрачного подвала легко отправиться в светлые эмпиреи с помощью этой штуки…
– А другого способа нет?
– Есть, – усмехается капитан. – Просто уйти отсюда со мной к чертовой матери!
Лёдя с готовностью спешит на выход, но капитан его придерживает:
– Нет, не столь стремительно, а проводя время в приятной беседе. Ну, скажем, о поэтике Гете…
Они выходят во двор. После темного подвала Лёдя щурится на солнечный свет и покорно начинает диспут: