Истории от первого лица (Повести. Рассказы)
Шрифт:
— Хорошо, пойду лягу…
Она ушла в свою комнату, вслед за ней туда вошел Марик, неся ей стакан с очень горячим и крепким, как она любит, чаем.
Когда я выходила из ванной, я увидела в полуоткрытую дверь, как Марик поит Таю с ложечки чаем, и она пьет, а глаза у нее закрыты и руки бессильно лежат поверх одеяла…
Утром она встала чуть свет и помчалась на рынок. Принесла с рынка курицу, творог, свежие огурцы.
Сварила маленькую кастрюльку бульона, положила туда куриное крылышко.
—
— Да, Валя ест такую каплю, ему хватит этого на три дня, — ответила Тая.
— Выпейте чаю, — предложила я ей.
Она решительно замотала головой.
— Не хочу. Я потом выпью.
— Когда потом? — спросил Марик. — В больнице?
— Да, — ответила Тая. — В больнице.
По-моему, голос ее звучал чуть-чуть более вызывающе, чем следовало бы. Но я промолчала, не захотела вмешиваться.
Так продолжалось больше месяца. Изо дня в день Тая ходила в больницу к бывшему мужу. Она договорилась в своей школе рабочей молодежи, и ее заменила другая преподавательница немецкого языка.
Вообще я видела, что многие люди относятся к ней внимательно, дружески. Наверное, из-за ее красоты, думала я, к тому же у нее выдержанный, довольно спокойный характер, а люди любят красивых и спокойных женщин…
Может быть, я неправа, что отношусь к ней не так, как она заслуживает, думала я, может быть, надо бы как-то переломить себя и принять ее в свое сердце, быть с нею родственней, теплей, хотя бы, наконец, обращаться к ней на «ты», а не на «вы».
Но, сколько я ни старалась, я так и не сумела переломить себя.
Скажу еще и еще раз: материнское сердце — вещун. И его не подкупишь, не обманешь.
В тот день Марик раньше обычного ушел на работу, ему надо было ехать за город на какой-то строящийся объект.
Тая сказала мне:
— Алла Ивановна, мне надо поговорить с вами…
Я взглянула на Таино грустное лицо, и мне вдруг все стало ясно. Я знала, что она скажет мне, я была готова выслушать каждое ее слово.
— Должно быть, одна я виновата во всем, — сказала Тая. — Только одна я. Ваш сын — чудесный человек, он достоин счастья, и я уверена, что он будет счастлив.
Я спросила ее:
— Вы собираетесь уйти от него?
— Да, — ответила Тая. — Я очень виновата, я знаю, но я не могу оставить Валентина. Сейчас, как никогда, я ему нужна, нужнее всего.
Я не сдержалась и сказала:
— Вы не должны были выходить замуж за моего сына, раз вы до сих пор любите и, наверно, никогда не переставали любить своего первого мужа.
— Мне нечего вам сказать, — ответила она. — Конечно, вы правы, нет, я не должна была выходить замуж за Марика, я люблю Валентина, до сих пор люблю…
И вдруг эта
— Поймите меня! Прошу вас! Вы тоже, наверное, когда-то любили, неужели вы не можете понять меня? Я виновата, я испортила жизнь Марику и не могла уговорить саму себя быть счастливой, но поверьте, я думала, что все кончено, все перегорело, прошло…
В этот момент она казалась почти безумной.
— Я люблю Валентина и, что бы он ни сделал, буду с ним.
Я вынула из кармана носовой платок, протянула ей. Она вытерла глаза и щеки. Сейчас, заплаканная, печальная, она казалась постаревшей и совсем, совсем не такой красивой, как обычно.
— Я хочу уйти прежде, чем Марик вернется, — сказала Тая.
Я кивнула. Я понимала ее, каково ей будет сказать Марику, что она любит другого, и смотреть при этом в его глаза?
— Мне хотелось бы написать письмо Марику, — сказала Тая. — Надо объяснить ему все, как есть…
— Не надо, — сказала я. — Не пишите. Я сама ему все расскажу.
— Я не хочу, чтобы он сердился на меня, я хочу, чтобы он понял, что я не могла поступить иначе.
— Он не будет сердиться, — пообещала я. — И он поймет все, что следует понять. Я знаю своего сына.
Она ничего не ответила, только взглянула на меня, и я невольно поразилась блеску ее глаз, словно впервые увидела, какие у нее яркие, выразительные глаза…
Потом она ушла в свою комнату и вскоре вышла с чемоданчиком в руке.
— Прощайте, Алла Ивановна, — сказала она. — Не поминайте лихом…
— Прощайте, — сказала я.
Мне хотелось сказать ей, что я желаю, чтобы ее любимый выздоровел, чтобы она наконец успокоилась, но не стала ничего говорить.
Мне представился в эту минуту мой сын, я подумала, какие тяжелые переживания предстоят ему, и новая волна враждебности против Таи захлестнула меня.
Японцы говорят: «Если не можешь победить врага, поцелуй его…»
Она не была мне врагом, но она внесла зло в мой дом. Я не могла победить ее, но и целовать ее тоже не хотела.
Мы смотрели друг на друга, должно быть, она хотела еще что-то сказать, но промолчала, а я думала о том, что впереди ее ожидает немало тяжелых и горестных испытаний.
Мы так ничего не сказали больше, ни она мне, ни я ей.
Она повернулась, вышла в коридор, и я закрыла за нею дверь.
ДЯДЯ ОЛЕГ ГЕОРГИЕВИЧ
Случилось так, что изо всех родных у меня осталась одна лишь Иринка. Жена умерла в тот самый год, когда Иринка пошла в детский сад, сын был убит под Орлом.