Истории, рассказанные вчера
Шрифт:
Нашел старую сосну, сел на пенок и ждет. Темнеть начинает, волнуется Вася: неужели не явится? Когда слышит: сучья затрещали, а потом и Нина между соснами показалась — красивая, в белом платье, коса на голове кругом уложена.
Вася навстречу поднялся, обнял ее, целует. «Ой, Нина! — говорит. — Какая ты холодная, и лицо белое. Замерзла?». «Да, немножко», — Нина улыбается. Сели они рядом, разговаривают, новостями делятся. Вася о будущей свадьбе заговорил, Нина со всем соглашается: «Ты — мужчина, как скажешь, так и будет». Вася вспомнил, что у него кулек с вишнями есть: купил, когда на свидание шел.
Угостил Нину; сидят, косточки сплевывают. Вдруг Нина говорит: «Вася, совсем я замерзла: можно, тебе на колени сяду и обниму?» — и на Васины колени усаживается. Растерялся Вася от неожиданности: никогда Нина такой смелой не была, —
Обняла Васю за шею и губами тянется, но что-то ее словно оттолкнуло. «Что у тебя на шее висит?» — спрашивает. «Бабушкин подарок, — Вася объясняет. — «Оберег» от злых сил, по се словам, только я ни в какие силы не верю: ни в божественные, ни в нечистые». «Правильно! — поддакивает Нина. — Давай его снимем: атеисту с крестом ходить некрасиво». «Конечно!» — соглашается Вася и начинает крест снимать. Уже совсем снял, а потом вздохнул и обратно повесил:
«Не могу: бабушке обещал даже спать с ним — все-таки это ее предсмертная воля».
«Ну и дурак! — Нина разъярилась. — Сними крест или я уйду». Вскочила и так зло на Васю глазами сверкнула, что тому не по себе стало. «Нина, не сердись! — просит. — У тебя даже глаза красные стали. Ты что, простудилась?» «Да, простудилась! — Нина отвечает и руками к нему тянется. — Сейчас сама крест сниму».
Вася в сторону отшатнулся, смотрит на Нинины глаза, а они все краснее и краснее. Темно вокруг, луна сквозь облака просвечивает. Глянул на часы: время к полночи близится.
«Нина, домой пора, — говорит. — Твои родители сердиться будут: поздно уже».
«Еще часик побеседуем — и пойдем, — упрашивает Нина. — Ты что, не рад меня видеть?»
«Рад, конечно», — Вася отвечает, а самому муторно на душе, беспокойно.
Уселись рядом на траву, и кажется Васе, что от Нины прямо-таки ледяным холодом веет. Наступила полночь, и все в лесу словно преобразилось: потемнело, жутким стало. Нина захохотала вдруг, на ноги поднялась; Вася тоже вскочил, смотрит на Нинино лицо, а на нем глаза, как два красных факела, сверкают. И тут Нина что-то выкрикивать начала — страшное, непонятное, — потом руки подняла и попыталась Васю обхватить. Испугался он, оттолкнул Нину, да так сильно, что та упала, но даже не ойкнула, встала на ноги и опять к Васе направилась, и все время какие-то заклинания произносит. Схватил Вася Нину за руки — вновь ее оттолкнуть, а Нинины руки как железные стали, ничего им сделать не может и чувствует, как они к его горлу подбираются. Закричал он от ужаса, отпрыгнул и бежать бросился. Мчится он по лесу и кажется, что деревья ему ветками дорогу преграждают. Оглянулся: Нина сзади настигает, за одежду схватить старается; Вася еще быстрее помчался. Выскочил из леса на шоссе и через мост к своему дому несется. Вскочил в сени, дверь на засов закрыл и слышит, как Нина открыть их пытается. В комнату бросился: вспомнил, что форточка настежь, — а с той стороны Нина уже стоит, норовит через форточку окно отпереть, — и рука у нее все длиннее и длиннее становится. Ахнул Вася, схватил икону и по Нининой руке ударил; зашипела она, словно ее обожгли, и руку одернула: Вася форточку сразу и закрыл. Нина перед окном маячит, кулаком грозит и опять заклинания произносит. Потемнело все, как перед грозой, и через забор черная собака перепрыгнула, передними лапами на подоконник оперлась и хохочет, а Нина в двери бьется и начинает их выламывать. У Васи от страха волосы на голове зашевелились; схватил он бабушкину тетрадь с заговорами и стал их вслух читать: Нина и черный пес взвыли и от дома отпрянули. Нина на запад обернулась, начала звать кого-то, — и возле нее огромная жаба появилась.
Прыгнула жаба на стену дома и та дрогнула, затрещала, вот-вот развалится. Жаба отскочила, к новому прыжку готовится; Вася глаза закрыл, смерти ждет и вдруг слышит: петухи запели. Открыл глаза: Нина и нечистая сила обратно через забор перепрыгивают.
Вася до утра не заснул, боялся очень. А когда солнце взошло, пошел к соседям разговаривать и узнал, что Нина Петрова за неделю до Васиного возвращения неожиданно умерла и на кладбище похоронена.
Нинины родители хотели на Васю в суд подать — за осквернение могилы, но не решились: да и Вася вскоре продал дом и уехал. Я на поезд его провожала, нравился он мне, но сердцу не прикажешь и, кроме как друга, ничего он во мне не увидел. Тогда-то и рассказал Вася эту историю, хотя я и раньше кое-что слышала.
Вот, детки, какие чудеса на свете случаются. Из земли мы вышли и вновь в нее уйдем, и многое нас с ней связывает, в том числе и непонятное.
ДОМОВОЙ
Я, Полечка, не согласна. Войну каждый по своему видел, не всем она горе несла: многие из тех, кто продукты распределял, большие богатства нажили. И Родиона зря обидела. То, что ты старшая, обязывает к уступкам. Меня этому, как и многому другому, война научила.
Немцы в Карасувбазар 31 октября вошли, через пять месяцев после начала войны. Зима в тот год была ранняя и суровая, немецкие мотоциклы в сугробах застревали, солдаты толкали их, чертыхаясь, а Лида и я в окна подсматривали и смеялись. Прямо смешинка привязалась. Мама Лиза увидела, заругалась: «Дылды здоровенные: одной — четырнадцать, другой — пятнадцать, а ум, как у малолетних.
Отойдите от окон!» С неохотой, но послушались, и только потом поняли, как мама Лиза права: в дальнем доме по этой же улице солдат, увидев смеявшегося через окно мальчишку, из автомата его расстрелял.
Немцы ввели комендантский час, с обысками приходили, оружие и продовольствие искали. Мама Лиза на чердаке и в огороде тайники для продуктов сделала, переживали, как бы не нашли, но Бог миловал, а у соседей полкабанчика копченного забрали и хозяина в наказание в тюрьму бросили.
У нас дом большой был, с двумя комнатами, кухней и коридором, поэтому нам сразу постояльца вселили: сначала немец Ганс жил, а ближе к лету, когда Ганса на фронт отправили, румын Пешта его комнату занял. Ганс вредный был, орал на нас, если его белье постирать не успели или пыль в комнате находил, и только в последний вечер шнапса напился, фотографии своих детей показывал и плакал, что убьют. А Пешта смеялся постоянно и что-то на румынском рассказывал. Когда его на машине привезли, он глаза на нас выпучил и орет счастливо: «Баби! Три!» К маме Лизе подскочил, обнять хотел, а потом нос сморщил и пятится: «Не баби, а швинки!». Еще бы: мама Лиза, как только немцы в город вошли, сама не мылась и нам мыться и чистить зубы запретила. Лида долго злилась, пока с ее подружкой Валей несчастье не случилось.
Зима прошла быстро: мы ее в доме провели, потому как одежда подходящая и обувь отсутствовали, и когда начиналась бомбежка, в галошах к подвалу на огороде бежали.
От бомб много домов пострадало, а наш не затронуло. Мама Лиза объясняла, что у нас домовой сильный, не позволяет свое жилье и домочадцев обижать. «А мы ему помогать должны — говорила мама Лиза. — Чем лучше к дому относится будем, тем благодарнее он окажется.» В доме ни одной трещины не было, мама Лиза постоянно его выбеливала, а когда в сентябре соседнее здание бомба развалила, заставила меня щепки и мусор, взрывом заброшенные, с крыши убрать, — я вся передрожала, боясь свалится, особенно когда веником каменного петуха обмахивала, — его отец перед смертью из гранита вытесал и на коньке крыши прикрепил.
Мама Лиза для домового всегда молоко в блюдце под кровать ставила, а когда еды не оказалось, воду в миску наливала. Словно о ребенке заботилась.
Я о домовом вспоминала, когда он начинал в игры со мною играть: то тапочки спрячет, и я в Лидиной тумбочке их нахожу, то подножку сделает и радуется, наверное, если носом о пол шмякаюсь. А как-то, когда в постели лежала, цветы на подушку бросил. Мама Лиза удивилась: «Явно к тебе неравнодушен, — на Лиду только изредка внимание обращает». Конечно: Лида обид не прощала и когда однажды на ровном месте споткнулась и головой ударилась, то домового почем зря чихвостила. А я к неприятностям с улыбкой относилась и Лиде объясняю, что домовому скучно, пусть развлекается.