История болезни (документальная повесть) - часть вторая
Шрифт:
– Братишки, стали вряд. Буду фиксировать историю.
Выбирая место – оглядываемся. Перед зданием вокзала сквер. В центре его монумент погибшим стратонавтам. Говорю:
– Пойдемте к памятнику. Там наш класс принимали в пионеры.
Три брата: Коля, я и Вовка встаем со стороны высеченных на пьедестале барельефов Усыскину, Васенко и Федосеенко – на то самое место, где мне в 1963 году повязали на шею красный пионерский галстук. Евсевьев наблюдает со стороны.
Как заправский фотограф, Петька продолжает руководить:
– Пожалуйста, прижимаемся к друг другу плотнее. – смотрит на соседа: - А ты почему не встаешь?
Вовка
– Вы же братья, а я причем?
Зову:
– А ты мой друг с детства!
Засунув руки в брюки, он нехотя подходит со стороны Кольки. Брат кладет свою правую руку на его плечо и притягивает к себе.
Петька нетерпеливо:- Обнялись. Снимаю. – щелчок затвора.
Он вновь настраивается продолжать съемку. Его останавливает Николай: - Ты со своим фотоаппаратом довыпендриваешься! Поезд без Сашки уйдет.
Смотрим на привокзальные часы – осталось десять минут
Кричу: - Побежали! – идем быстрым шагом к поезду.
Показываю билет проводнице своего вагона и запрыгиваю на ступеньки. Пока иду по проходу – поезд трогается. Ногой нахожу упор, приподнявшись высовываюсь по грудь в открытое окно, и улыбаясь машу провожающим рукой, а Петька фотографирует.
22 июня 1971 год.
С 16 июня вновь зачислен в штат больных НИИ скорой помощи им. Н.В.Склифосовского. Отделение Александра Анатольевича переведено в левое двухэтажное крыло исторического комплекса.
Необычно лежать в здании XVIII века, выстроенном по заказу и на средства графа Шереметьева для лечения обездоленных и неимущих граждан Российской империи.
По преданию рассказанного мне москвичами - граф, женившись на своей крепостной актрисе Прасковьи Жемчуговой, заподозрил ее в измене – уж очень часто она выезжала из своего дворца. Проследив за графиней, он с удивлением увидел ее на окраине Москвы раздающей милостыню больным и обездоленным. После смерти любимой жены, граф Шереметьев и воздвиг на этом самом месте «Странноприимный дом». Первый параграф его устава, гласил: «Оказывать помощь бедным и убогим, не спрашивая роду и племени».
Прошла неделя, а Александр Анатольевич и Татьяна Александровна срок операции не называют: «Не спеши – идут консультации специалистов и согласования с руководством института – необходимо выделить на целую смену хорошо оборудованную операционную».
Общее состояние хорошее. Лечение не получаю. Несколько раз утром приходила лаборантка, брала на анализы из вены и пальца кровь. Страдаю от безделья. Вечерами потихоньку бегаю по скверу в больничной пижаме и в привезенных с собой из дома полукедах. Прогуливающиеся по аллеям больные смотрят странно, но мне не привыкать – в Саранске также «глазели». Кроме кед взял из дома еще рубашку с короткими рукавами и брюки из тонкого материала. После обеда, переодевшись в кустах сквера выходил за территорию института, бродить по «Садовому кольцу» и проспекту «Мира», а вчера перешел «Колхозную площадь» и преодолев строительную площадку по дощатому настилу (Идет строительство новой станции метро) вышел на тихую улицу Сретенку, с множеством магазинов.
Лежу в большой палате на восемь коек. Больные в основном москвичи, но на соседней койке находится Фатих Мамедович – седовласый инженер-нефтяник
Послеобеденное время. Фатих Мамедович ворчит:
– Здесь как жить можно? Воздух – дышать нечем. Еда – в рот не лезет. Дома ни разу живот не болел. В Москву приехал – в больницу попал. А чай? Это не чай, а помои – ни аромата, ни цвета.
Москвичи снисходительно улыбаются:
– Сами удивляемся! Почему со всей страны к нам едут. В магазинах очереди – в основном приезжие с баулами.
Защищаю:
– Да потому, что только в Москве можно что-то купить! У нас в Саранске - в магазинах голые полки.
Прооперированный неделю назад, Георгий Александрович –солидный пожилой в очках мужчина, отложив газету, спокойно объясняет:
– Мне, как члену редакционной коллегии газеты «Труд», наверное больше чем вам известны трудности продовольственного снабжения в стране. За послевоенные годы, Советский народ смог не только восстановить, а даже приумножить выпуск продукции народного потребления. Да, действительно относительно остальной части страны, в Москве снабжение намного лучше. Но поверьте - это временно…
Страсти улеглись. Спрашиваю редактора:
– Георгий Александрович, а в Москве есть интересные места? Я бы сходил посмотрел.
Он оживляется:
– Москва – это музей под открытым небом. Здесь каждый дом, каждая улица связанна с историей России. Сегодня ровно тридцать лет, как началась война и тебе лучше посетить «Центральный музей вооруженных сил».
Фатих Мамедович, встревает:
– Саша! С тобой пойду.
Отвечаю:
– У Вас же нет обычной одежды.
– Деньги дам. В магазине мне купишь…
Завернув за угол идем по проспекту «Мира» к станции метро. Азербайджанец в купленной мной цветастой рубашке, в коротких брюках и в мужских не по размеру сандалетах плетется сзади, рукой придерживается за живот.
Останавливаюсь.
– Фатих Мамедович, может вернетесь в отделение?
– Нет. Саша, ты очень быстро идешь.
Спускаемся по эскалатору. Лицо соседа делается бледным. Беру его под руки и усаживаю на скамейку возле мраморной стены. Охватывает страх за больного и за себя: «Ушел же без разрешения».
Он объясняет:
– Я же говорил в Москве воздух плохой – дышать нечем. Пойдем обратно на улицу.
– поднимаемся по эскалатору и вновь выходим на кишащий машинами проспект – его лицо розовеет:
– Мне лучше. Дойду потихонечку - больница рядом. А ты Саша, поезжай.
Понаблюдав некоторое время за медленно идущим нефтяником из солнечного Баку, все же решаю продолжить путешествие…
После посещения «Центрального музея вооруженных сил», в грустном настроении возвращаюсь в отделение. Знамена родов войск, наградные сабли и пистолеты легендарных маршалов, все виды оружия, пушки, танки и самолеты перекрыла маленькая фотография на комсомольском билете с неуплаченными членскими взносами. Перед глазами стоит почти детское лицо детдомовца Александра Матросова, грудью закрывшего амбразуру с извергающим смерть пулеметом. Задумавшись подхожу к своей палате. Вдруг ощутил в груди тревогу: «Дошел ли Фатих Мамедович?». Осторожно открываю дверь - вижу энергично жестикулирующего азербайджанца. Он вновь всем доказывает, как плохо жить в Москве…