История царствования императора Александра I и России в его время. т.5. (1871)

Богданович Модест Иванович

нов евиданіе Императоров, но согласился с мненіем нашего Государя. Как и прочіе дворы приступили к нему, то решено собраться к началу ноября в Тропау (²²).

15 (27) августа, Император Александр прибыл в Варшаву; в его свите, кроме статсь-секретаря графа Каподистріа, находились: генерал-адъютанты князь Волконскій и князь Меншиков и бригадный генерал польских войск Фредро; несколько дней спустя, пріехал графе Аракчеев. 22 августа (3 сентября) представлялись Государю знатнейшіе сановники Царства.

1 (13) сентября, при открытіи сейма, Император произнес речь: „Вы пребыли Поляками — сказал он; вы носите это почетное имя; но Я уже вам сказал, что только лишь исполненіе правил христіанскаго ученія могло вам возвратить столь важное преимущество. Последуйте-же и вы его спасительным правилам; почерпайте в их источнике добросовестносгь ими предписанную, в отношеніи к себе и к другим; почерпайте любовь к истине, и вы поможете Мне действительно утвердить возрожденіе вашего отечества.

„Я произнес пред вами слово: истина, потому что требую от вас одной истины; желаю слышать ее из ваших уст. Изъявите ее искренно, но с спокойствіем и добросердечіем. Она явится вам во всем своем блеске, сія истина, когда будете искать ее в самых делах, а не в

суетных умствованіях; когда будете судить о положеніи своем по свидетельству событій, а не по теоріям, измышляемым в наши дни честолюбіем падшим, или честолюбіем возникающим. Истина ознаменует ваши мненія, когда, внимая единственно важ- ным пользам страны, коих храненіе вам вве-рено, и отчуждая от советов ваших злобу, частный нриличія, собственные виды, вы достигнете высоты священнаго званія на вас возложеннаго. Только тогда вы исполните вашу обязанность. Теперь приступаю к исполненію своей". За тем изложив меры принятыя правительством и виды в будущему Император продолжал: „Без сомненія, век, в котором мы живем, требует, чтобы общественный порядок имел основаніем и ручательством законы, его охраняющіе. Но сей-же век налагает на правительство обязанность ограждать законы от пагубнаго вліянія страстей, всегда слепых, всегда безпокойных. В этом отношеніи, и на вас, и на Мне, лежит важная ответственность. Она указываете вам следовать неизменно по пути начертанному вам благоразуміем и правотою. Мне — она повелевает откровенно предостерегать вас от опасностей, вам угрожать могущих, и охранять от них ваши постановленія; Мне—предписываете она судить о мерах подлежащих Моему разрешенію, по истинным их последствіям, а не по наименованіям, коими дух партій их величает или по- , носит. Она, наконец, обязываете Меня, для предупрежденія зла и необходимости прибегать к насильственным средствам, истреблять семена разстройства, коль скоро они окажутся. Такова моя непреложная решимость! Я никогда не уклонюсь от своих правил и никогда не соглашусь на уступки им противныя".... В заключеніе Государь сказал депутатам, что если они будут вести себя благоразумно и руководиться в своих действіях доверіем к правительству, то „они вскоре достигнуть своей и Его цели“.

Несмотря на эти увещанія, сейм встретил с предубежденіем проекты законов, ему предложен-

ные, и почти без обсужденія отвергнул их. В главе оппозиціи стал депутат калишскаго воеводства Немоевскій, возстававшій против правительства столь дерзко, что маршал (президент) сейма принужден был устранить его от совещаній. Проект уголовного судопроизводства был отвергнуть почти единогласно, преимущественно по тому, что в нем не был допущен суд присяжных. Поляки никогда не имели такого суда, да и нельзя было ввести его в стране, где не представлялось возможности найти достаточное число образованных людей, способных к исполнен ію важной обязанности присяжных. Но ораторы сейма домогались суда присяжных и не хотели слышать благоразумных объясненій государственнаго совета. Подобным-же образом отвергнуть одобренный в государственном совете проект перемен образовательного учреждения сената. Государь, справедливо недовольный систематическим противодействіем депутатов, закрыть, 1 (13) октября, сейм строгою речью: „Предоставляю судить вашей совести и вашим соотече< ственникам, сказал онъ—оказали-ли вы в теченіи совещаній вашему отечеству услуги, которыя оно ожидало от вашей мудрости, или, напротив, увлеченные современными заблужденіями, не остановилили вы дело возрожденія вашего отечества и неотказались-ли вы сами от надежд, которыя могли осуществиться при благоразумном доверіи к правительству¹? За это на вас падает тяжелая ответственность". Впрочем, речь Государя заключалась следующими примирительными словами: „Но как ни отозвалось-бы общественное мненіе на счет способа, посредством котораго вы воспользовались вашими правами, Я, в отношеніи к вам, всегда сохраню свои чувства. Теперь—Я оставлю вас, но и в дали буду постоянно заботиться о вашем благоденствіи; целью Моих желаній навсегда останется--видеть, что данныя Мною вам учрежденія упрочены вашею умеренностью и оправданы вашим благополучіемъ“.

Слова Государя оказали сильное вліяніе на сейм: депутаты, высказавшіеся наиболее безпокойными, подверглись горьким упрекам своих товарищей; но вскоре исчезла память—и неудовольствія Монарха, и благодеяній дарованных им легкомысленному народу. Тайныя общества сделались многочисленнее; заговоры неблагонамеренных людей, не находивших пищи для своей деятельности; сходки питомдев высших училищ, превратившихся в политическіе клубы; буйные возгласы журналистов, под личиною патріотизма: все это постепенно повело к разрыву между Государем и его новыми подданными (²³).

Речь, произнесенная Государем при закрытіи сейма, была сообщена наіпим резидентам при иностранных дворах и доведена ими до сведенія Союзных держав. Австрійское министерство было недовольно некоторыми из выраженій в ней заключавшихся, полагая, что они могли быть приняты за сочувствіе германским либералам, и винило в потворстве им графа Каподистріа. Император Александр, узнав о том уже по прибытіи в Троппау, пожелал видеть черновые отпуски речи и циркуляра; оказалось, что именно те фразы, которыя непонравились австрійскому кабинету, были собственноручно приписаны Государем. Император Александр, обратись к графу Каподистріа, сказал ему: „покажите эти бумаги Лебцельтерну“ (²⁴).

Везпокойствія и заговоры против правительства в Испаніи, разразившіеся переворотом в 1820 году, по разобщенному с прочими европейскими странами положенію пиренейскаго полуострова, не возбудили опасеній за общій мир. Правда—Император Александр, получив офиціальное извещеніе Короля Фердинанда, о добровольном признаніи им конституціи, отвечал, что: „конституціи, дарованныя монархами, охраняют спокойствіе держав, и напротив те, кои были последствіем возмуіценій, веду'г к неустройству;" тогда-же в циркуляре петербургскаго двора было сказано, что: „Испанія должна пред лицем Света загладить безславіе своей революціи (le scandale de sa r'evolution), и что меры, к тому принятая испанским правительством, решат характер сношеній с ним Россійскаго Монарха“ (²⁵). Но эти объявленія вызвали решительный протеста Англіи, которая поддерживала народный движенія в Испаніи, с тою целью, чтобы способствовать отпаденію от нея американских колоній, выгодному для англійской торговли.

Казалось, что Франція, по соседству к Испаніи, не могла равнодушно смотреть на тамошнія смуты, но вмешательство ея в дела пиренейскаго полуострова затруднялось, как личными свойствами Людовика XVIII, больнаго и дорожившаго собственным спокойствіем, так и политическим положеніем его конституціонной монархіи, не дозволявшим ему ополчиться против тех самых началу которыя были усвоены его правительством. Таким образом Испанія была на время предоставлена волновавшим ее внутренним раздорам. Но когда, в іюле 1820 года, Карбонары провозгласили в Неаполе конституцію, по образцу испанской, и когда Король Фердинанд IV, увлеченный общим порывом народа и войска, присягнул на верность ей, Мет-терних объявил, что авс'грійское правительство не дозволить никаких измененій существующая порядка, не только в своих итальянскихъвладеніях, но и вообще в Италіи. Повидимому, такое притязаніе бьтло не мыслимо в отношеніи к государствам самостоятельным, независимым от Австріи, и особенно в отношеніи к Неаполю, где Король торжественно признал конституцію и произнося клятву соблюдать ее, прибавил от себя; „Боже всемогущій, котораго всеведущее око проникает в глубину души моей и в будущность; если я говорю ложь, или не исполню своего клятвеннаго обещанія, порази меня в тот-же миг громами твоего міценія!“—Переворот в южной части аппенинскаго полуострова совершился без всяких потрясеній; не то было в Сициліи, где жители, пожелав сделаться независимыми от неаполитанскаго правительства, предались совершенному безначалію. Посланный с эскадрою и дессантным войском, дляпрекращенія безпорядков, из Неаполя в Палермо, генерал Пеп, действуя на основаніи данной ему инструкціи, успел склонить к соглашенію жителей Сициліи и вошел в их столицу, но вслед за темь был отозван неаполитанским парламентом. Назначенный на его место, генерал Колетта распустил временное парламентское управленіе (giunta), запретил національные цвета Сициліи, и приказал жителям присягнуть на верность неаполитанской конституціи и приступить к избранію депутатов в общій парламента Королевства Обеих Сициліи: все эти меры, противныя желаніям и надеждам народа, могли быть поддержаны неиначе как вооруженною силою, что заставило Неаполитанцев не только отказаться от поддержки Оицилійцев, но употребить лучшую часть собственной арміи на удер-жаніе в повиновеніи непокорнаго острова. А, между тем, в Неаполе, легкомысленный, невежественный народ, вместо того, чтобы готовиться к заіците завоеванных им прав, предавался празднествам, торжествуя свободу иллюминаціями и всякаго рода зрелищами (²⁶).

Событія, последовавшія быстро одни за другими, в Германіи, Испаніи и Италіи, должны были поселить во всех людях, стоявших на страже общаго спокойствія, глубокое убежденіе в необходимости дружно соединиться между собою, для отклоненія от Европы угрожавших ей бедствій. Весьма естественно, что такое чувство должно было проявиться с наибольшею силою в тех правительствах, которыя, низвергнув в лиде Наполеона революдію, снова видели ее торжествующею пред собою, и что для отраженія угрожавшей им опасности они обратились к тем самым средствам, кои сокрушили иго, в продолженіи двадцати лет тяготевшее над Европою. Коалиція, уевнчанная блестяіцим усиехом и скреиленная трактатами 1814, 1815 и 1818 годов, уже избавя Европу от военнаго деспотизма, подавала верную надежду вторично избавить ее от столь-же иагубнаго безначалія. Меттерних, не ограничиваясь обороною собственных владеній Австріи, считал необходимы м подавить возстаніе в Неаполе, но предпочитая достигнуть цели переговорами, хотел сперва убедиться в одобреніи и нравственной поддержке всей Европы, а потом уже послать войска в южную Италію. Но но легко было согласить .союзный державы: Император Александр желал, чтобы эта экспедиція была предпринята совокупно всем европейским союзом, а Кестельри имел целыо отклонить Австрію от общаго действія с Россіею, и еще до открытія конгреса в Троппау объявил, что сен-джемскій кабинет ни под каким видом не приметь участія в таком деле. По его мненію. неаполитанскій переворота не нарушил существующих трактатов, и потому не подлежал веденію Священнаго Союза. Подобное вмешательство посторонних держав во внутреннія дела какой либо страны напоминало договор в Пилвнице. Впрочемъ—продолжал он — если Австрія. считая для себя опасными собьггія в Неаполе и объединеніе Италіи, готивится предупредить их, без намерснія расширить спои владенія, то прочія державы не только не станут мешать исполненію ея видов. но будут сочувствовать им (⁷).

Сообразно с этою декларацію, лорд Стюарт иолучил приказаніе ограничиться присутствіем на конгресе, не принимая никакого участія в совещаніях. Французское правительство также предписало своим уполномоченным, резиденту при петербургском дворе, графу де-ла Ферроне (de la F<>rronays) и резиденту при венском дворе, маркизу де-Караман, руководиться умеренностыо и отклонять всякую насильственную меру. Сам Император Александр, повидимому, склонялся на сторону французских министров, по мненію которых надлежало окончить дело мирным путем, посредством соглашенія неаполитанской конституціи с выгодами законаго правительства (⁸).

Совещанія начались 11-го (28) октября. В сей день собрались у австрійскаго министра, князя Меттерниха, кроме уполномоченных Англіи и Франціи, статс-секретарь граф Каподистріа, полномочный министр при венском дворе Его Величества, Императора Всероссійскаго, граф Головкина»; австрійскій полномочный министр при петербургском'!»

31

дворе, барон Лебцельтерн, и прусскій уполномочий миниетр при венском дворе, генерал фон-Круземарк. После краткаго объяененія цели конгреса, князь Меттерних предложил заменить обычную форму протоколов журналами совещаній, содержащими в себе: изложеніе обсуждаемыхъпредметов, взаимно сообщаемые документы и объяснена, вносимыя по желанно уполномоченных. По прочтеніи каждаго из этих журналов в следующем заседаніи и по одобреніи их министрами, предполагалось, чтобы редактор совещаній (Генц) подписывал подлинные журналы и сообщал засвидетельствованныя копіи их всем членам конгреса. Это предложеніе было принято всеми уполномоченными.

За тем, князь Меттерних прочел Записку, заключавшую в себе изложеніе системы австрійскаго правительства по неаполитанскому вопросу и мысли о настоящем положеніи этого дела в отношеніи к общим интересам Союзных держав. По словам его, австрійское правительство сперва ограничивалось прерваніем всяких сношеній с революдіонным неаиолитанским правительством, но теперь находится в необходимости приступить к действіям против мятежников, тем более, что Авсгрія имеет несчастіе быть ближайшею державою к Неаполю.