История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
Шрифт:
Романы и стихи наводят на мысли о плотской любви. Непристойность, присутствующая повсюду и в то же время скрываемая, сквозящая во всех поворотах сюжета, заставляет читателя догадываться самостоятельно, что обостряет удовольствие. Такие фигуры речи, как эллипсис, литота, перифраза или метафора, усиливают воображение. Так функционируют упоминания о пароксизме наслаждения. В этой литературе женщину «берут», она «отдается»; «счастье» — «соитие» или «оргазм» — состоит из «невыразимого», «неслыханного» наслаждения, удовольствия «сумасшедшего, почти конвульсивного». Роман касается секретных аспектов сексуальной жизни, ушедших из либертарианского дискурса, наводит на мысли о фригидности и импотенции, находит удовольствие в извращениях.
Юмор меняется. «Откровенное», «здоровое» веселье дает повод для появления грубоватых шуток. Разные куплеты, появление которых инспирировано галантным веком, входят в моду в мелкобуржуазной и рабочей среде; они должны развеять меланхолию и поднять бодрость
435
Контрпетри — стилистический прием, предполагающий перестановку букв в словах для образования новых слов.
Двойственность женщины будоражит сладострастное воображение, то идеализирующее женщину, то, наоборот, демонизирующее ее; благодаря сердечному ритму этой сексуальности, как отмечает Жан Бори, набожность сменяется подвигами в борделе. Код романтической любви навязывает женщине «ангелизм в постели», который сегодня вызывает улыбку. Табу на проявление желания заставляет ее изображать жертву: она ни за что бы не «отдалась», если бы не сила натиска, заставившего ее признать «поражение». Во искупление своей «слабости» после «экстаза» женщина должна вести себя как чистый ангел. Луиза Коле — не недотрога; именно она набросилась в фиакре на юного Флобера. Однако по завершении их первой любовной сцены в какой–то гостинице она лежит на кровати, «с волосами, разметавшимися по подушке, подняв глаза, молитвенно сложив руки и обращая к небу безумные слова» [436] . «В 1846 году, — комментирует Жан–Поль Сартр, — женщина из буржуазного общества, после того как проявила свои животные стороны, должна была изображать ангела».
436
Из письма Г. Флобера от 23 августа 1846 года.
Несостоятельность в сексе вызывает у мужчины все большее беспокойство. Сладострастный рассказ одного из персонажей Мюссе решительно отличается от триумфализма Ретифа [437] . В книгах описываются пароксизмы страсти, экстаз. Наслаждение опустошает Намуну [438] , на что указывают «легкий трепет, чрезвычайная бледность, конвульсии горла, проклятия, несколько бессвязных слов, произнесенных совсем тихо…»
Романтическая фигура сладострастия, далекая от садистских удовольствий, из которых она вышла, тем не менее сопровождается скрупулезным подсчетом совершенных половых актов и следующей за ними боязнью истощения и упадка. Тогдашний буржуа постоянно нуждался в обнадеживающих сексуальных подвигах или, по крайней мере, в математическом подтверждении регулярности. Гюго и Виньи подсчитывали количество испытанных оргазмов, Флобер — свои подвиги, а Мишле ежегодно подводил итог своей сексуальной активности. Все это говорит о том, что годобные вычисления были весьма распространены в буржуазной среде.
437
Никола Рестиф де ла Бретон (1734–1806) — один из самых популярных французских писателей XVIII века, последователь Руссо; его произведения неоднократно обвиняли в безнравственности.
438
Намуна — персонаж одноименной поэмы Альфреда де Мюссе.
Этот театр сладострастия, где мешаются экстаз и деградация, разворачивается на периферии. В интерьере борделей, в случайных встречах на улице, в удовольствиях адюльтера формируются оттенки наслаждения; мы должны пройти этим маршрутом, по которому нас поведут многочисленные конфигурации пары.
Секс до брака
Для начала надо напомнить некоторые исторические факты, которые обусловливают знакомство. В XIX веке временной интервал, который разделяет половое созревание и брак, достаточно велик, особенно на фоне того, что возраст первой менструации снизился в среднем на два года. Увеличение продолжительности жизни вынуждает дольше ждать получения наследства, которое позволит вступить в законный брак. Отсюда — большое количество холостяков и появление целых городских гетто, в которых велика потребность в добрачном сексе. Временные мигранты, живущие
«Инстинкт продолжения рода», силу и распространенность которого признают врачи, рождает убеждение, что существуют два различных этических взгляда на секс. Моральный реализм, унаследованный от Отцов Церкви, в частности от святого Августина, заставляет минимизировать тягостность полового акта во всем его скотстве и мириться со сложной системой сексуального удовлетворения мужчины; это настоящий ад, который стремятся ограничить и который является зеркальным отражением любовного рая, изображенного, например, Луи Жанмо. Распространен извращенный секс, как бы компенсирующий идеализацию эмоциональных порывов.
Первые «незаконные удовольствия»
Мастурбация — первое звено в цепи незаконных удовольствий; мы не будем на нем останавливаться, но существуют и другие формы «досрочного» удовлетворения сексуальных потребностей. Здесь надо сказать несколько слов об исторической демографии. В период с 1750 по 1860 год возрастает число незаконнорожденных детей и внебрачных беременностей. Цифры весьма значительны; к сожалению, история не может их интерпретировать. Существует мнение, что этот феномен доказывает появление сексуального выбора, рост чувственного индивидуализма и вместе с тем распад традиционных механизмов супружества. Эти показатели говорят и об отмирании ритуалов общения, которые сложились в XVII — начале XVIII века и основывались на самоконтроле партнеров. Напомним, что Церковь продолжала негативно относиться к общению молодежи, видя в нем лишь раннее проявление порочности. Таким образом, разрушение механизма контроля со стороны группы оставляет девушку безоружной перед натиском соблазнителя.
Можно было бы подумать, что рост числа внебрачных беременностей настоятельнее, чем раньше, обязывал парней жениться на соблазненных девицах; однако количество детей, рожденных вне брака, говорит об обратном. Зато ничто не мешает полагать, что усиление этого явления говорит не об угасании, а, наоборот, об укреплении семейных стратегий; влюбленным, которые не могут удовлетворить свою страсть законным путем в супружеской постели, не остается ничего кроме сеновала или луга за деревней.
В XIX веке в отдельных сельских районах практикуются формы «секса ожидания», которые выходят за рамки простого проявления любви. Иногда обычаи позволяют проводить ночи вместе, что не всегда влечет за собой полноценное соитие. На Корсике молодежь сожительствует до брака, в Стране басков возможен пробный брак. Кормилицы Морвана до вступления в законный брак должны доказать свою плодовитость, способную принести доход. 40% вступающих в брак женщин в епархии Арраса беременны; там тоже, как пишет Ив–Мари Илер, невесты должны доказать, что они в состоянии рожать детей. Общественное мнение весьма толерантно. В 1838–1880 годы 15–17–летняя молодежь по воскресеньям парочками прячется в различных «укромных местах». Позже это стало преследоваться духовенством.
Однако существуют и менее ритуализированные формы: молодые ребята в Жеводане спят на конюшне, со слугами, где есть возможность все увидеть и потерять невинность прямо здесь, в соломе; бойкая служанка, освободившись от объятий взрослого, с удовольствием научит жаждущего «знаний» парня премудростям любви. В этом обществе нравы простые. К младшим сыновьям, отчаявшимся найти жену и насилующим юных пастушек, относятся терпимо; когда это заканчивается драматически, все хранят молчание и полиция оказывается не в силах найти виновного. Холостяцкий секс представляет большую проблему для зарабатывающих себе на жизнь женщин. В этой местности охраняют девственность лишь «наследниц». На забеременевшую девицу смотрят косо. Чтобы развеять слухи, она затягивает пояс, старается не опаздывать на исповедь, демонстративно причащается и стремится скрыть свое состояние, проявляя особое рвение в работе.
Разнообразные модели сожительства
Согласно идее, выдвинутой еще Луи Шевалье и вновь заявленной Эдвардом Шортером, сожительство в городской рабочей среде первой половины XIX века — это новая модель неузаконенных сексуальных отношений. Уставшие от вечного манипулирования молодые мигранты, только что вырвавшиеся из–под контроля деревенского сообщества и малочувствительные к социальному контролю на расстоянии, завязывают бурные внебрачные отношения, в то время как в среднем классе укреплялась жесткая семейная структура.