История четырех братьев. Годы сомнений и страстей
Шрифт:
— Ничего, ничего, — сказал старший. — Потерять ноги — пусть нелюди теряют. Теперь в тебе кровь стала обращаться, значит будешь резвый на ногах, что скаковая лошадь, и рыбак, скажем, первой статьи. — И накрыл Алешу тулупом.
Мороз достиг шестнадцати градусов. Все видимое пространство моря было покрыто льдом, торосами. И в крещенье не всегда бывали такие морозы. Ранняя грянула зима, небывало ранняя и лютая. Рыбница была сдавлена льдом. Запас сухарей взят до конца путины, но паек — голодный паек. А топливо — где его взять среди льдов?
С первых дней,
— В пароходстве и сами говорят: положение отчаянное! — сказала мать и заплакала: — Зачем я его пустила?!
Тревога матери в какой-то нечаянный момент передалась Володе, и ему словно в голову ударило. Особенно его поразило известие о том, что далеко в море застряло свыше восьмидесяти лодок, и среди них ловцы Тишковской базы, рыбница которой забрала Алексея.
Если у матери надежда на возвращение Алексея лишь теплилась, то Володя поддерживал ее в себе всемерно. Разве может Алешка пропасть?
— Тебя все считали храброй, а ты… Не стыдно? — сказал он. И от этих слов его мать, кажется, взбодрилась несколько.
А он — давно ли? — бранил Алешку последними словами и запустил в него ножницами. И этот Алешка, с глубоко ушедшим в спину и торчащим лезвием, стоял перед Володькиными глазами, и от этого видения ему делалось не по себе. Да, он много сделал в жизни дурного, но размышлять некогда. В нем забродила лихорадка действования. Знал: на этот раз наносит удар матери. Но он должен, должен, должен…
Поднялся чуть свет. Едва мать ушла на работу, он, наказав Степке — но не ранее вечера — передать записку, вытащил из сундука свой старый тулупчик, ныне едва налезший ему на плечи и продранный в локтях, взял воблу и кусочек хлеба и заторопился в Управление морского судоходства.
В кабинете заведующего кто-то надрываясь кричал в телефон названия судов, и из этих криков Володя понял: известия отовсюду прескверные, пароходы «Константин» и «Михаил» затерты льдами; только в одном районе пятьдесят рыбниц обречены на гибель, если им не прислать немедленно на выручку суда; в других местах положение не лучше; председатель Облрыбы просил у Рупвода — Районного управления водным транспортом — помощи дровами, хлебом, пароходами и ледоколами, но ни тех, ни других в запасе нет, военком Бирючей косы заявляет, что выручить замерзшие за Вышкой шаланды и 25 рыбниц не может и просит выслать для спасения винтовые пароходы. Словом, отовсюду требовали винтовых пароходов, а лед ломал и борта и винты.
С другого конца провода кричали так громко, что даже Володе было слышно. Кричали, что от Управления промыслами и
Человек, стоявший у аппарата, повторял названия судов, а потом сам звонил, крича в трубку: «Барышня! Барышня! Барышня!» — и топал ногами.
В комнату входили и некоторое время толклись в ней служащие, матросы. И оказалось, по телефону разговаривал не кто иной, как заведующий судоходным отделом Синеоков, и тот собирается сам на пароходе «Труд», едва вырвавшемся из льдов, выйти на борьбу со стихией, взяв с собой хлеба для ловцов на застрявших рыбницах.
Володя разыскал пристань, у которой стоял пароход «Труд». В своем кургузом тулупчике он был сразу же замечен малочисленной и голодной командой, грузившей на пароход дрова, но так как он охотно и бойко помогал, его вскоре сочли за своего и даже предложили докурить самокрутку. И ему не стоило больших усилий спрятаться в одном из отсеков парохода и, основательно промерзнув, дождаться, пока тот отчалит от берега.
Теперь он мог смело объявиться команде, и его потащили в каюту капитана. Там он застал и внимательно оглядевшего его с головы до ног Синеокова.
Капитан был немолодой и суровый человек и сразу стал орать, поносить баламутного. На Артиллерийской улице, положим, бранились и покрепче, и Володя знал, что надо молчать.
— Мало тебя пороли, сукиного кота! — кричал капитан. — Вот сниму с тебя штаны!.. Салака этакая! Или не знаешь, что с нас за каждого человека спрашивают? Ты не человек еще! Ты полчеловека, а и за тебя спросят! Ну зачем тебя принесло?!
— Брата искать, — коротко ответил Володя.
— Брата искать! — хмыкнул капитан. — За околицей ищи. Может, он на набережной шатается? Кто ты есть? Кто твои родители?
Он назвался. Капитан и Синеоков посмотрели на него со вниманием. Они оба помнили его отца. И несколько задумались, узнав, что брату его пятнадцать лет и тот в море, среди ловцов.
— И братишку твоего надо бы пороть, чтоб не ввязывался с таких молодых годов, — сказал, однако, капитан. — Думаешь, отец твой одобрил бы вас? Нет, дружок, он был разумный человек!
— Теперь поздно рассуждать, — сказал Синеоков. — Надо его как-то пристроить. А ты подумал, что мать будет беспокоиться? Ты предупредил ее?
— Ну конечно, — охотно ответил Володя.
…Ночью пятого ноября «Труд» подошел к Бирючей косе. До утра он простоял на месте, а затем вместе со шхуной «Крейсер» двинулся по каналу. В морозной неправдоподобной дали команда увидела вмерзшие в лед пароходы — их было пять — и караван рыбниц. И начали продираться, ломая лед, по направлению к каравану, но, не доходя примерно трех верст, остановились. Толщина льда достигала трех вершков, и его было не пробить.
Синеоков с командой, а вместе с ними и Володя сошли на лед, таща мешки с сухарями, которые они собирались передать ловцам, и Володя, принимая на себя удары порывистого морозного ветра, отчасти был доволен: не напрасно отправился на поиск. Но мысль о том, что Алексей остается затерянным в этой мертвящей пурге, мучила его. Не один Алексей — затерялись и другие люди, и он это очень хорошо знал. Но брат есть брат. И перед ним была вина…