История четырех братьев. Годы сомнений и страстей

Бакинский Виктор Семёнович

Встречи, свидания; встречи… Полный новых впечатлений, он увиделся с другом детства Васенькой Перфильевым и его женой Поленькой (Прасковьей) — своей троюродной сестрой, дочерью Федора Толстого, Американца, и бывшей цыганки Тугаевой Авдотьи Максимовны, той самой, чей

великолепный и по содержанию, и по слогу отзыв о «Детстве» передал в письме на Кавказ Сережа, брат. Васенька женился на Поленьке лет пять назад, и таким образом Толстой с Васенькой породнились. Перфильев при виде Толстого топнул ногой и раскинул руки, это было забавно — и встреча получилась сердечная, безыскусственная. С Поленькой у Льва были также давние и отличные отношения. Поленька была свидетельницей многих его проказ. Еще в ее девичестве, когда она жила в доме овдовевшей maman, Авдотьи Максимовны, на Арбате, Лев, оказавшийся без гроша в кармане, попросил у шарманщика шарманку, должным образом переоделся и явился играть во дворе Авдотьи Максимовны, имевшей обыкновение целыми днями сидеть у окна, и был узнан, и Авдотья Максимовна с возгласом «Левушка! Ах проказник!» и с превеселым смехом выслала ему двадцать пять рублей. Это было очень забавное происшествие, оно навсегда запомнилось Поленьке, и она намекнула о нем двумя-тремя словами в нынешний час встречи. (Чете Перфильевых суждено было еще долго дружить с Львом Толстым: они стали посажеными отцом и матерью на его свадьбе; в Стиве Облонском в романе «Анна Каренина» многие увидели Василия Степановича Перфильева, хотя и сам автор, и Перфильев, в то время московский губернатор,

на людях отрицали сходство.)

И наконец братья Толстые остались одни. Посидели при ламповом свете и при зажженных свечах, выпили вина, вспомнили о том о сем… Лев Николаевич не стал допытываться ни у Сережи о его Маше-цыганке, ни у Митеньки о его Маше — гм, бог с ними, с обеими Машами!.. Просто пили, ели и веселились. У Сережи блестели глаза. Митенька щурился от света и, пощипывая отросшую жестковатую бороду, заметно радовался, что его ни о чем не спрашивают. На губах Николеньки, для которого, куда бы он ни попал, везде был свой дом, весь вечер блуждала улыбка; ворот Николенькиной рубахи был расстегнут, это молодило его и напоминало детские годы… После долгой разлуки с домом комнаты показались Льву маленькими. Да и обстановка простая — до того простая, что и кроватей на всех не было, и братья, под утро утомившись беседой и слегка захмелев, все четверо по-походному улеглись на полу.

Несколько дней разговоры велись вокруг Кавказа, как и вокруг «турецкого вопроса», и Лев Николаевич не только подводил итоги, но и готовился к новому…

И пришел час, когда необходимо было пуститься в путь, по направлению к Букаресту, к штабу Дунайской армии. Толстой оставил дома Ванюшу Суворова и взял с собой Алексея. Впереди была дорога, неизвестность, война, жизнь или смерть — все впереди было подобно той метели, той ночи блужданий средь снега и ветра, которые его застали на пути в Россию.