История Деборы Самсон
Шрифт:
Он пошел за мной.
Я взяла вилы и начала ворошить сено. Необходимости в этом не было – я только утром его перевернула.
– Откуда у вас эти штаны? Они не мои. Слишком уж они вам по фигуре.
– Я их сшила. Вы возмущены?
– Нет. Но вы больше не похожи на юношу, Самсон, даже в брюках.
– Просто вы знаете, кто я на самом деле.
Он прищурился, и моя кровь вскипела. Между нами всегда было так. Даже теперь, спустя почти двадцать лет, после рождения двоих детей. К моему изумлению, ни плотский голод, ни пыл не утихали.
–
– Значит, придется смастерить накладной живот и носить его под рубашкой, чтобы походить на мужчину, – отвечала я, хотя живот у генерала оставался плоским и твердым, как стены амбара.
– Живот у вас очень скоро растолстеет, если мы станем продолжать в том же духе. Моя мать родила меня, когда ей было столько же, сколько вам.
Он подтрунивал надо мной, но я застыла. Я не могла продолжать в том же духе. Я беременела пять раз, но три раза в самом начале беременность оканчивалась выкидышем. Я думала, что в деле деторождения окажусь такой же способной, как и во всем остальном, но оказалось, что в этом я ничего не решала и не могла ничего контролировать. Я не беременела уже много лет. Но если Джон Патерсон теперь наделит меня ребенком, я никогда не смогу уйти. От этой мысли я застыла на месте. И подняла вилы на мужа:
– Держитесь от меня подальше, Джон Патерсон. Я не в настроении.
– Тогда не следовало надевать эти штаны.
Он захлопнул дверь, задвинул засов, забрал у меня вилы и отбросил их в сторону. Последовавшая за этим возня, руки, старавшиеся поскорее добраться до скрытой под одеждой плоти, жадные губы – все это доказало, что я соврала. Я была в настроении. Я всегда была, но теперь, в отличие от самого первого нашего столкновения, мои груди под рубашкой и жилетом не были перевязаны. Джон смотрел на них так, словно не видел прежде добрую тысячу раз – или даже десять тысяч.
– Вы так красивы. Они так красивы. Нельзя их перевязывать.
– Ни за что. Лучше уж я нагая проеду верхом по городу, – подзадорила я, отдаваясь ему, но по-прежнему стремясь отпускать сардонические замечания.
Он застонал, завозился с моими штанами, потом со своими, и наша пылкая беседа окончилась неистовым слиянием тел, в конце которого мы, запыхавшиеся и обессилевшие, разметались на сене.
– Что за бес в вас вселился, жена моя? – пробормотал он, притянув меня к себе на грудь и перебирая пальцами мою длинную косу.
Я понимала, что он говорит вовсе не о нашей недавней возне. Это было не ново. Не то что штаны.
Я высвободилась и снова оделась.
– Я хочу сшить себе форму.
– Зачем? Никому из нас больше не нужна форма.
– Мне нужна, – возразила я, и в груди вдруг поднялась волна ярости. – Но старые брюки слишком узки мне в бедрах, а грудь выпирает под рубашкой, даже если я стягиваю ее, и выдает во мне женщину. Я не могу даже мундир застегнуть. Я растолстела с вами, генерал Патерсон.
– Растолстели? – Он рассмеялся. – Едва ли. Просто теперь вы состоите не только из костей и повязок.
–
– О чем вы?
Я полезла по стремянке к настилу под крышей и, не добравшись до него, прыгнула и повисла, уцепившись за низкую балку, как всегда делала в амбаре у Томасов, вместе с братьями. Джон, в измятой одежде, удовлетворенно смотрел на меня, полулежа на соломе, подперев рукой голову.
Я со стоном потянулась вперед, сумев еще раз ухватиться за балку, но потом была вынуждена уцепиться за стремянку левой ногой, чтобы найти опору.
– Вы словно мартышка.
– Раньше я не задумываясь делала то же десять раз подряд.
– Спускайтесь.
– Я в себе разочарована, – сказала я, цепляясь за стремянку. Я не могла смотреть на него. Слезы подступили к глазам.
– Дебора. Идите сюда, – повторил он.
Я спустилась, ничего не видя из-за слез, и опустилась на сено рядом с ним.
– Расскажите, что не так, солдат.
– Не называйте меня так! – крикнула я.
– Прежде вы были солдатом, – спокойно ответил он. А потом вытащил у меня из волос травинку, провел пальцами по моей длинной косе. – И всегда будете.
Я отчаянно замотала головой:
– Я никогда им не буду.
– Дебора, – прошептал он, гладя мне волосы.
Мне хотелось оттолкнуть его – и хотелось прижаться к нему.
– Томасы отправили на войну десятерых сыновей, – буркнула я. – Мидлборо отправил воевать много мужчин, но никто не отдал больше, чем дьякон и миссис Томас.
– Никто, – тихо согласился он.
– Когда я записалась в армию, то боялась, что принесу им только стыд и печаль. Я решила, что мне все равно, что думала обо мне мать. Решила, что меня не заботит, какое мнение обо мне составили жители Мидлборо после того, как я сбежала.
Он сильнее сжал пальцами мою косу, словно чувствуя, что нужно меня удержать.
– Преподобный Конант умер, и я радовалась, что не смогу его огорчить, хотя он вряд ли устыдился бы меня. Он был другим человеком. Он всегда гордился мною, гордился на всех этапах моего необычного пути.
– Он видел, какое вы чудо. Так же, как видела Элизабет. Так же, как вижу я.
Я собрала силы, стараясь удержать слезы, но они все подступали.
– Я так и не вернулась туда. Вы об этом знаете. Так и не вернулась назад, в Мидлборо. И позволила Томасам и своей матери слушать россказни и выдумки, которых наверняка было немало. Я ничего не объяснила. Не поблагодарила их. Я просто сбежала, поджав хвост. А после Финеаса… мне казалось, я не смогу возвратиться туда.
– Я отвезу вас в Мидлборо, – ни секунды не медля, предложил генерал. – Если вы этого хотите, мы так и сделаем. Мы пойдем и в таверну Спроута, и в Первую конгрегационалистскую церковь. И расскажем, кто вы такая и что сделали. Я буду вашим свидетелем. Буду подтверждать каждое ваше слово.