История диофантова анализа от Диофанта до Ферма
Шрифт:
Габбичка прожила в моей семье десять лет, пролетевших как один счастливый день. Затем, как всегда неожиданно, пришла беда, и Габбички не стало. Болезнь сожгла ее в считанные часы. Габбичка скончалась на моих руках, страдала перед смертью страшно, но держалась из последних сил. Лежала, распластанная на своем матрасике, и тихо стонала. Я гладил ее, однако не был уверен, что собака ощущает прикосновение моих рук, похоже, она была в беспамятстве, но, тем не менее, едва я касался ее исхудавшего тельца, стоны на какое-то время прекращались. Но вот Габбичка открыла кроткие свои глаза, затуманенные болью, глубоко вздохнула
А сейчас у меня живет Шерри, ласковый шустрый пуделек. Безвольная и покорная эта собачка больше всего любит, чтобы ее носили на руках. И незримое теплое облачко снова витает в моей маленькой квартирке. Шерри трудно входила в жизнь, тяжело болела, дважды чуть с ней не рассталась, но с удивительным мужеством переносила все медицинские процедуры — многочисленные вливания, болезненные уколы и ни разу не взвизгнула, не заплакала, не запротестовала.
Я очень люблю собак и, кажется, понимаю их. Это удивительные создания, достойные нашей любви. Они добры и любвеобильны, Бог вознаградил в них недостаток разума избытком чувств, хотя и разум здесь, что бы ни говорили оппоненты, безусловно, присутствует. Мало того, пусть со мною многие не согласятся, но я считаю, что у собак есть душа.
«Сомнительное все же выражение „Злой как собака“, — заметил однажды журналист Юрий Соколов. — Собака в принципе добрейшее и вернейшее существо. Злиться, кусать, терзать собак научил человек — самый крупный специалист по этой части после крокодила…»
…Не знаю, сколько рубцов оставил в моем сердце тяжелейший трансмуральный инфаркт, но четыре незаживающие зарубки есть на нем точно. Их оставили Шани и Дина, Капа и Габби. Они глубокие, эти зарубки. И они кровоточат…
Глава десятая
Любой ценой!
Мы стали какими-то толстокожими, нами овладело безразличие, нас уже не волнуют бесчисленные убийства и кровь на кино- и телеэкранах, постоянное присутствие в различных вариациях слова «смерть» в газетных сообщениях. На кровавые междоусобные вакханалии мы взираем почти бесстрастно, на повседневные грабежи и убийства не реагируем; мы привыкаем к вспышкам терроризма, к войнам, нас не пугает страшная статистика дорожно-транспортных происшествий, аварий, несчастных случаев, гибель десятков тысяч людей. Похоже, мы притерпелись ко всему этому, пообвыкли…
Осенью в светлой березовой роще повстречал я веселую компанию. Хорошенькая девушка насмешливо заглянула в полупустое лукошко:
— Не повезло, да? Идите на поляну, там найдете кое-что поинтереснее грибов.
Продираясь сквозь густой малинник, я слышал странные звуки, было в них что-то тревожное, чуждое багряному лесу. Я раздвинул кусты — на толстом суку висела привязанная за ноги собака и протяжно стонала. Резанув веревку, я опустил собаку на пожухлую траву и остолбенел — во лбу несчастной торчал здоровенный гвоздь!
Трясущимися руками я пытался его выдернуть, собачка тихо всхлипывала.
Многие наши беды начинаются с бед, обрушившихся на животных. Животные — чуткий барометр, давно уже предупреждающий нас о кризисе. Нормальное, цивилизованное, благополучное государство и к животным относится соответственно, видя в них равноправных членов общества. Если же люди начинают относиться к братьям меньшим плохо, наступают тяжелые времена, грядет кризис.
Из писем в редакцию газеты «Зов» — органа Российского общества покровительства животных:
Письмо из Москвы. «68-летняя москвичка Надежда Ивановна Ларина, отдежурив в оранжерее Лефортовского парка, возвращаясь домой, увидела сидевших у костра троих парней. Подойдя ближе, старушка ахнула: в гаснущем кострище тлела обгоревшая песья тушка — лапы стянуты проволокой, туловище непомерно вздуто. Рядом валялся велосипедный насос».
Письмо из Владивостока. «Всю ночь под окном отчаянно вопила кошка. Утром сосед-фронтовик вышел на улицу. Вернувшись — упал. Инфаркт. А кошка продолжала кричать, болтались на жилочках выдавленные глаза…»
Письмо киевлянина А. Григоренко. «Мальчишки распяли котенка, прибили лапки к дереву. Я освободил страдальца, отогнал мучителей, а те смеются: „Уйдешь, дедуля, мы его опять на место прибьем“».
Письмо без обратного адреса. «Подросток Тимохин, заманив на чердак маленького мальчика, прикончил его кирпичом. А начинал с истязания кошек и собак, потом захотелось большего».
Письмо из Подмосковья. «Истопник Бубыкин развлекался: швырял котят и щенков в топку. Затем разнообразил свой репертуар: облил бензином пуделька и чиркнул спичкой. С воем металась по улице охваченная огнем собачка, билась в истерике старуха хозяйка. Были неприятности и у Бубыкина, его штрафанули аж на 20 рублей».
И снова письмо из Москвы. «Столичный школьник Коля Хромин ловил кошек и опасной бритвой вскрывал, посмеиваясь, корчащееся в муках животное. Потом принялся за детишек, усаживал их на раскаленные калориферы парового отопления, крепко держал и довольно ржал, когда те дергались и кричали от боли…»
Письмо из Вологодской области. «В деревнях великовозрастные бездельники уводят колхозных лошадей и, загоняв до полусмерти, бросают их в лесу, предварительно выколов глаза. Шпарят крутым кипятком поросят и коз, пришибают камнями кур, гусям и уткам суют хлебный мякиш, начиненный толченым стеклом».
И таких писем — тысячи, десятки тысяч…
Однажды летом внимание прохожих на одной московской улице привлекла небольшая группа возбужденных мальчишек. Они с любопытством наблюдали за странными маневрами голубя. Сизарь и впрямь вел себя необычно: садился на крышу трехэтажного дома, затем мячиком катился по ребристому скату, срывался вниз, неуклюже барахтаясь в нагретом воздухе, но у самой земли расправлял крылья, взлетал — и все начиналось сначала.
Дети дружно подбадривали незадачливую птицу — кричали, свистели, смеялись; недоуменно улыбались и взрослые. Кто-то осведомился у одного из подростков о причинах столь непонятного поведения голубя и получил исчерпывающий ответ: