История диофантова анализа от Диофанта до Ферма
Шрифт:
— Нет здесь никакой сосны…
— Спилили. Ройте у пня.
Работали мы часа четыре, устали невероятно. Немного отдохнув, копали до тех пор, пока наконец взмокший от пота Петька не проклял громогласно купцов первой гильдии — всех до единого. Я разделял его возмущение: стояла немыслимая жара и копать землю под лучами палящего солнца было тяжко. Когда недовольство землекопов достигло апогея, подошел Дуб:
— До сих пор не вырыли? Сколько можно ковыряться?
Лучше бы он этого не говорил! Воспользовавшись тем, что Лена в данный момент плескалась в реке, Рочев не стал облекать
— Да я вам, да вы мне… Вы ответите!
— Подождите, друзья, подождите, — вмешался Петя. — Ошиблись мы, однако. Не тут роем. Надо там, — и указал на стоящую поодаль сосну.
Рочев, тяжело дыша, выбрался из ямы, сжал лопату:
— Ах ты…
— Я тут ни при чем. Иван Иванович напутал со своими нормальными шагами. Они у него как раз ненормальные. А я расстояние перемерил, только и всего.
Мы снова принялись за работу. Смущенный Дуб, стараясь загладить свой промах, забыл о достигнутой ранее договоренности и, взяв лопату, энергично отшвыривал землю, то и дело поглаживая распушившиеся усы. Копали молча, смахивая обильный пот. Всякий раз, когда лопата ударялась о камень, мы вздрагивали и ошалело смотрели друг на друга. Но вот в яме отчетливо звякнул металл. Петя упал на колени, быстро-быстро разгреб ладонями взрыхленную землю:
— Есть!
И показал нам какой-то предмет, обернутый толстой промасленной бумагой. Рочев выронил лопату, Петя выбрался из ямы, сорвал обертку, под ней оказался миниатюрный железный сундучок.
— Аккуратней открывай! — засуетился Дуб. — Держи платок. Подстелешь.
— Зачем?
— Чтоб ни одна монета, ни одно колечко не затерялись ненароком.
В сундучке хранилось нечто более ценное, чем все сокровища мира, — любовные письма настоятельницы крайского женского монастыря Аглаи сыну купеческому Илье Животикову, двадцать четыре перевязанных поблекшей розовой ленточкой письмеца. Конверты с изображением купидона, пронзающего стрелой чье-то бедное сердечко, еще хранили тончайший аромат дорогих духов.
Так вот почему купец так берег книгу о кладах и вложенную в нее карту! Неудивительно, спрятанный им клад был всем кладам клад.
Забегая вперед, скажу, что над нами смеялся весь город. Редакцию завалили письмами, непрерывно звонил телефон, каждому хотелось чем-нибудь уязвить горе-кладоискателей, хотя думаю, что многие нам просто завидовали: что ни говори, а наше путешествие было неординарным.
Трудно описать охватившие нас разочарование и досаду. Ребята обвиняли друг друга, скопом нападали на затеявшего поиски мифических сокровищ Петьку, мои же друзья не огорчились, проблемы кладоискательства их не волновали. Больше всех страдал Дуб, сокрушаясь о напрасно потерянном времени.
…Заметив, что атмосфера накаляется, я предложил пойти купаться. Мы сбежали с берега вниз, вздымая тучи мучнистой пыли, за нами текли песчаные ручейки. Река сильно обмелела, метрах в двадцати от берега виднелся островок, влажный песок был испещрен крестиками, мелкими стежками — тут отдыхали и промышляли рыбу птицы. Когда мы подплывали к острову, с воды поднялась утка, тревожным кряканьем предупреждая об опасности
Часть песчаного острова покрывал тонкий слой нагретой солнцем воды, мы лежали в воде, подложив руки под голову, в небе скользили перистые облачка, коршуны, распластав крылья, плавно кружили в голубой вышине. И так хорошо, так было тихо вокруг…
— Эй, на острове! Скорее сюда!
— Дуб орет, — недовольно сказал Рочев. — Клад нашел, не иначе.
— На-ше-ел, — доносилось с берега. — Наше-ел!
Мы бросились в воду, быстро вскарабкались на крутой, обрывистый берег. Дуб сиял:
— Рубашку я простирнул, сушить повесил. Хотел, стал быть, снять ее — она на сучке висела, гляжу, а сучок-то не сучок!
Из сухого суглинка торчал бурый отросток: кость!
— То ж рог коровий! Буренку дохлую тут закопали, — засмеялся Петя.
— Э, нет! Тащите лопаты!
Минут через сорок мы вырыли из земли громадный изогнутый бивень мамонта. Хотя подобные находки нередки на отмелях северных рек, размерами бивень превосходил все виденные нами ранее. Даже выставленный в городском музее череп мамонта был украшен бивнями гораздо меньшими, вдобавок обломанными. Наш же был совершенно целым, если не считать нескольких продольных трещин.
Мы оттащили бивень к реке, хорошенько обмыли, надеясь, что он приобретет молочно-желтый цвет и заблестит на солнце, как бильярдный шар, но бивень лишь чуть посветлел.
— Надо отправить его косторезам, — предложила Лена. Тобольская косторезная артель славилась у нас в стране и далеко за ее пределами замечательными изделиями из моржовой и мамонтовой кости.
— В музей отдадим, — возразил Дуб. — Пусть люди смотрят. А рядом будет табличка: «Бивень найден Дубом И. И.».
Однако дух тщеславия, гнездившийся в Иване Ивановиче, столкнулся с духом противоречия, присущим, по мнению Марка, всем современным женщинам. Завязался спор, в котором Дуб, несмотря на всю его нахрапистость, упорство и фамилию, был повержен в прах: переубедить Лену он так и не смог.
— Сдаюсь! Где начинается женщина, там кончается логика…
Утром Иван Иванович уехал в город, вместе с ним отбыли Петя и Лена. Рочев остался с нами, мы же решили продолжать путешествие, выбрав конечным пунктом маршрута затерянную в тайге деревушку с многообещающим названием Медвежье.
Мы шли вдоль берега, то и дело вспугивая стайки уток. Взлетев, они описывали большую дугу и приводнялись далеко впереди, чтобы вскоре снова взмыть над величавой рекой. Было раннее утро, равнинное левобережье тонуло в туманной дымке.
— Однако, сохатый плывет, — сказал Рочев. Марк вынул из чехла бинокль, но и без него был хорошо виден плывущий лось, голову животного украшали большие рога.
Укрывшись в молодом ельнике, мы наблюдали за лосем.
— Как бы он не повернул, — забеспокоился Николай, доставая блокнот. — Учует…