История дипломатии. Том 3

Потемкин Владимир Петрович

«Локарно чревато новой войной в Европе», — развивал товарищ Сталин свою мысль. «Если раньше, после франко-прусской войны вопрос об Эльзас-Лотарингии, один из узлов существовавших тогда противоречий, послужил одной из серьёзнейших причин империалистической войны, то какая гарантия, что версальский мир и его продолжение — Локарно, узаконяющие и юридически освящающие потерю Германией Силезии, Данцигского коридора и Данцига, потерю Украиной Галиции и Западной Волыни, потерю Белоруссией западной её части, потерю Литвой Вильно и проч. — какая гарантия, что этот договор, искромсавший целый ряд государств и создавший целый ряд узлов противоречий, что этот договор не разделит судьбу старого

франко-прусского договора, отторгнувшего после франко-прусской войны Эльзас-Лотарингию от Франции? Такой гарантии нет и не может быть».

Советско-германский договор (24 апреля 1926 г.). Заключение гарантийного Рейнского пакта дипломатическими кругами Западной Европы расценивалось как поворот Германии в сторону «западной ориентации». Однако германская дипломатия в целях маскировки отрицала этот поворот. В беседе с журналистами во время Локарнской конференции Штреземан заявил: «Неправильно думать, что Германия должна выбирать между западной и восточной ориентациями. Германия хочет сохранить добрые отношения со всеми государствами».

В ряде дипломатических бесед, в официальной и полуофициальной переписке с советским правительством германское правительство всячески заверяло его в неизменности своей лойяльной и благожелательной к СССР позиции.

Однако план Дауэса и гарантийные переговоры ставили под сомнение верность Германии «политике Рапалло». Рапалльский договор открывал перспективы экономического сотрудничества Германии с Советской Россией. Однако взаимоотношения Германии и СССР резко ухудшились, когда Локарно создало прямую угрозу политической изоляции СССР.

В разгар локарнских переговоров советское правительство воспользовалось поездкой народного комиссара иностранных дел на лечение на германские курорты, для того чтобы в личных беседах с руководителями германской политики выяснить перспективы будущих германо-советских отношений. В этом плане советской дипломатией выдвинуто было предложение закрепить эти отношения новым договором — о дружбе и нейтралитете.

Штреземан сделал всё возможное, чтобы уклониться от советского предложения. Он ссылался на то, что Германия хочет сперва закончить переговоры об экономическом соглашении с Россией, начатые в конце 1924 г. Штреземан предлагал ограничиться тем, чтобы предпослать этому будущему экономическому договору некоторое общее политическое вступление. Он заверял, что на большее Германия не может пойти, поскольку сама ведёт переговоры о западном гарантийном пакте. Наконец, Штреземан ссылался и на то, что договор о нейтралитете якобы несовместим с членством в Лиге наций. Советская дипломатия возражала. Она указывала, что в уставе Лиги наций нет запрета заключать договоры о нейтралитете: члены Лиги наций обязаны лишь доводить до сведения Лиги о всех заключённых ими политических соглашениях.

Со своей стороны советская дипломатия предостерегала Германию против статьи 16 устава Лиги наций. Она доказывала, что принятие этой статьи может вовлечь Германию в блок, направленный против СССР. Германская дипломатия уверяла, что эти опасения не имеют оснований. Во-первых, германское правительство сопровождает принятие статей 16 и 17 оговорками, в которых требует учесть безоружность Германии и особенности её географического положения. Во-вторых, самое при-1енение этих статей может иметь место лишь при единогласном Решении участников Лиги. Германское вето всегда может воспрепятствовать любому выступлению против СССР. Вообще Германия отнюдь не обязывается автоматически принимать участие в санкциях. Поэтому нельзя считать твёрдо установленным что следствия, вытекающие из статей 16 и 17, могут создать непреодолимые

препятствия для поддержания германо-русских взаимоотношений.

Чувствуя, что советская дипломатия разоблачает двойную игру Германии, руководители германской внешней политики начинали проявлять нервозность. Во время прений в Рейхстаге о гарантийном пакте Штреземан с раздражением заявлял, что «надо покончить с истерическими воплями недоверия со стороны России».

Отрицая поворот Германии к антисоветской западной ориентации, Штреземан бросил знаменательную фразу: «В конце концов не мы одни стоим перед вопросом, как нам устроить свою жизнь с Россией. Об этом мы высказывались уже до пресыщения. Но и России со своей стороны надлежало бы дать заверение, что она не нарушит мир в Европе».

Замечание Штреземана, что «нарушителем мира» после Локарно может явиться Советская Россия, было не случайно. Его слова перекликались с антисоветскими выступлениями империалистических кругов не только Германии, но и Англии и Франции. «Локарнский договор, — заявлял Чемберлен, вторя Штреземану, — это мирный пакт. Изображая его как военный договор, Россия ведёт политику, явно направленную к нарушению европейского мира».

Много усилий понадобилось советской дипломатии, чтобы добиться от немцев согласия заключить хотя бы советско-германский экономический договор. Документ этот был подписан 12 октября 1925 г.

В общей части этого договора были изложены основные условия, регулирующие экономические отношения между Германией и СССР. Затем следовало соглашение о пребывании граждан одного государства на территории другого. Далее в договоре содержались соглашения о мореплавании, о железнодорожном сообщении, о налогах, о ветеринарных мероприятиях.

После заключения экономического договора советская дипломатия считала уместным вновь поставить вопрос о политическом пакте между СССР и Германией. Но эта идея попрежнему встречала возражения со стороны германского правительства. Штреземан предлагал не формальный политический договор» а двусторонний протокол. Предложенный им проект такого документа содержал специальную оговорку о позиции Германии в отношении СССР в случае конфликта между СССР и западными державами. «Если бы — чего германское правительство не допускает, — гласил проект протокола, — в рамках Лиги наций возникли какие-либо попытки, которые, в полном противоречии с основной идеей мира, были бы направлены против России, Германия не только к ним не присоединится, но будет им противодействовать».

Несмотря на все свои заверения, германская дипломатия упорно не соглашалась зафиксировать обязательство о нейтралитете Германии в случае войны европейских держав с Советским Союзом. Штреземан и статс-секретарь Шуберт утверждали, что не могут формально гарантировать нейтралитет Германии, если Лига наций признает СССР «нападающей стороной». При этом Шуберт оставлял за Германией право решать, кто именно является нападающей стороной и представляет ли нападение на СССР со стороны третьей державы «акт неспровоцированной агрессии».

Советская дипломатия отказывалась принять такие формулировки. Она усматривала в них двойную игру Штреземана. Так оно и было в действительности. Как выяснилось впоследствии из неосторожно опубликованного интервью Шуберта в газете «Excelsior» от 7 марта 1927 г., Германия как раз в это время вела переговоры с Францией о том, что в случае войны Польши с Советским Союзом она обещает пропустить на помощь полякам французские войска через германскую территорию.

При этих условиях советская дипломатия не могла не настаивать на принятии её поправок к статьям договора, трактующим вопросы нейтралитета, определения нападающей стороны и т. д.