История философии. ХХ век

Коплстон Фредерик Чарлз

В моем представлении, утверждение, что экзистенциалисты прежде всего интересуются человеком, может быть принято при условии, что мы признаем, что это генерализация, не свободная от тех дефектов, которыми страдают генерализации. Важно понимать, что подразумевается под нашим утверждением, что экзистенциалисты интересуются человеком. Во-первых, их не заботит человек, который может быть рассмотрен как объект, подобно любому другому объекту, при помощи научного метода. Человек может превратить самого себя в объект и рассматривать себя в качестве одного из видов вещей, которые вместе мы называем миром и каждый из которых может быть изучен с различных точек зрения в безличном и объективном разуме ученого. Человек может исследовать себя, например, с точки зрения биохимика, анатома, психолога или социолога. Однако, хотя человек может объективировать себя, он также является субъектом, что доказывается уже его способностью к самообъективации.

159

Однако

здесь опять возможно непонимание. Можно подумать, что экзистенциалисты обращаются к замкнутому на себя человеческому эго. Это ошибочно, так как для экзистенциалистов первично данным является человек-в-мире. Хайдеггер говорил, что скандал в философии заключается не в отсутствии доказательств внешнего мира, а в том, что их вообще стали доискиваться. Марсель избегает разрыва между замкнутым на себя картезианским эго и внешним миром, настаивая на первичном характере инкарнации, воплощения, и концентрируясь на таких духовных активностях человека, как любовь, надежда и верность, которые включают отношение человека к человеку и раскрывают субъекта как сущностно "открытого". Человек для экзистенциалистов - это конкретная человеческая личность, а не абстрактный эпистемологический субъект. Однако в то же время он рассматривается под особым углом зрения, то есть как свободный, самотворящий и само-трансцендирующий субъект.

Используя слова "само-творящий" и "само-трансцендирующий", я хочу сказать, что то, чем становится человек, зависит для экзистенциалистов от его свободы и выбора. И человек трансцендирует себя в том смысле, что он не может быть идентифицирован со своим прошлым. И, по меньшей мере для Ясперса и для Марселя, человек также является само-трансцендирующим субъектом в том смысле, что он не только может входить в сферу интерперсональной коммуникации, но и устанавливать личное отношение к трансцендентному.

160

Однако было ошибкой считать, что экзистенциалисты занимаются академическим анализом человека как свободного существа, подобно тому, как это делает научный анализ, представленный, например, физиологом. Скорее, они пытаются понять человеческую свободу в связи с проблемой аутентичного выбора. Кьеркегор привлек внимание к тому, что означает быть экзистирующим индивидом, и прежде всего - что это означает для христианина. И он делал это для того, чтобы прояснить и облегчить выбор. Колеблется ли человек вместе с толпой, едва ли заслуживая право называться экзистирующим индивидом, или становится путем свободного выбора тем, что он есть, конечным индивидом, связанным с Богом, - это вопрос, ответить на которой можно только экзистенциально, то есть свободным выбором; и никакая интеллектуальная диалектика и чистое теоретизирование не могут заменить выбор. Думать, что они могут сделать это, было, по Кьеркегору, одной из главных ошибок абсолютных идеалистов. Однако, хотя теоретизирование не может разрешить экзистенциальные проблемы, размышление способно прояснить и облегчить выбор. Философ должен быть занят прояснением человеку возможностей выбора и демонстрацией того, какой выбор является подлинным. По Сартру, философ не может учреждать абсолютно значимый набор объективных ценностей, как и наставлять индивида в том, каким должен быть его моральный выбор. Но он может сделать ясной неизбежность выбора, показать его природу и различие между подлинным и неподлинным выбором так, чтобы человек осознал, что он есть, и приготовился встретиться с собой с открытыми глазами. С другой стороны, хотя Камю не утверждает, что философ может указывать индивиду, как ему в точности вести себя в абсурдном мире, он может привлечь внимание человека к природе мира и к возможностям выбора и поведения.

161

Верно, что Марсель может показаться исключением из этих обобщений. Идея свободы занимает в его философии менее значительное место, чем в философии Сартра или даже Ясперса. Дух его мысли, раскрывающийся в стремлении исследовать сферу Бытия, является более созерцательным, более "метафизичным", чем дух сартровской мысли, которая драматически развернута в сторону действия. Тем не менее едва ли мы можем читать произведения Марселя, не осознавая его заботы о демонстрации того, что значит быть человеком в полном смысле этого слова.

Мне следует признать, однако, что утверждение, что экзистенциалисты настроены на обеспечение опыта подлинной свободы, не приложимо к Хайдеггеру, если мы будем принимать во внимание его собственное объяснение своих интенций. Ибо хотя Хайдеггер и проводит различие между подлинной и не подлинной экзистенцией, он протестовал против того, что это различие является исключительно техническим, и никоим образом не собирался делать некий призыв. Если, следовательно, мы будем настаивать на применимости к Хайдеггеру того, что я говорил об экзистенциалистах вообще, мы совершим насилие над его мыслью.

Единственным оправданием этого служит то, что именно "непонятый" Хайдеггер-экзистенциалист оказал наиболее широкое воздействие на публику. В своем действенном влиянии его философия преодолела заявленные интенции ее автора.

Все же мы можем сказать, что экзистенциализм в целом является современной исторической формой протеста свободного индивида против всего, что угрожает или кажется угрожающим его уникальному положению как экзистирующего субъекта, который, хотя и пребывая в мире и являясь частью природы, в то же время выступает из общего фона. Иногда мы обнару

162

живаем в философии тенденцию отнестись к человеку как к "объекту", составляющей физического космоса, редуцировать его, насколько это возможно, до уровня всех остальных объектов в мире. Однако мы также обнаруживаем и противоположное движение, которое является большим, чем простой протест, поскольку оно привлекает внимание к таким аспектам человека, которыми пренебрегали. Не только материализм угрожает свободе индивида: абсолютный идеализм также может нести ту же опасность. И этот вопрос в особенности уместен в случае Кьеркегора. По причине особенности его университетского образования философия означала для него прежде всего гегелевскую систему; и он восставал против возвеличивания Гегелем Идеи или Абсолюта в ущерб индивиду и против гегелевского упора на снятие и диалектический синтез противоположностей. Первичным фактом является индивид, и достаточно смешно, если этот индивид пытается слиться с универсальным сознанием или космическим разумом. Абсолютный идеализм может быть философией для изучения или для профессорской кафедры, однако он имеет мало отношения к экзистенциальным проблемам человеческой жизни. Кьеркегор не уставал критиковать растворение индивида в коллективности или универсальности и подчеркивать необходимость становиться более, а не менее личностью. В соответствии с его мыслью характерной чертой специфического имморализма современной ему эпохи является как раз пренебрежение индивидом.

163

В настоящее время подавление индивида принимает отличные от абсолютного идеализма формы. Мы наблюдали, например, и продолжаем наблюдать мощную тенденцию к политическому и социальному тоталитаризму, с его редукцией личной ответственности. И экзистенциализм, в некоторых своих формах, может считаться восстановлением значения свободного индивида перед лицом этой мощной тенденции. В этом заключается одна из причин того, что марксисты представляли философию Сартра как философию умирающей буржуазии, последнее усилие отстоять свою независимость. Экзистенциализм, подчеркивая важность отдельной человеческой личности, также является протестом против общего стремления нашей цивилизации сводить индивидуальное к совокупности социальных функций. Однако экзистенциализм - это больше, чем просто протест свободного индивида против тоталитаризма и безличной функционализации. В некоторых своих формах он кажется мне представляющим некий путь к спасению. Это только отчасти справедливо для Марселя, поскольку, как убежденный католик, он верит, что спасение человека достигается другими средствами, а не философствованием и самостоятельным выбором и усилием человека. Однако это можно подтвердить на примере философии Ясперса, а также Сартра и Камю. Кажется парадоксальным говорить о пути спасения применительно к атеистической философии Сартра. Однако мне хотелось бы объяснить, что я имею в виду.

В древнем мире люди относились к философии как к разумному наставлению в поведении и убеждениях, не связанному с официальным культом. Я не имею в виду, конечно, что большое число людей обращалось к философии в поисках нравственного руководства. Едва ли серьезная философия может быть популярным времяпрепровождением, однако уже на ранних этапах греческой мысли мы замечаем тенденцию видеть в философии способ жизни: можно только вспомнить о пифагорейском обществе. В эллинистическую и римскую эпоху эта тенденция воплощается в стои

164

цизме и неоплатонизме. Индивид, выдернутый из самого себя в колоссальном космополитическом обществе Империи, единственной заботой которого является сохранение своей личной безопасности, мог найти в стоицизме идеал самодостаточного добродетельного человека или в неоплатонизме - религиозную доктрину освобождения и спасения.

В средневековом мире ситуация была совершенно иной. Путь к спасению указывала христианская религия, и, вне зависимости от того, следовали им люди или нет, они принимали христианские заповеди как норму морального действия. Философия тяготела к тому, чтобы быть сугубо академическим занятием. Я не хочу сказать, что всегда было это и только это, но в тех исторических обстоятельствах средневековые люди, вполне естественно, не ожидали от философии, отличной от христианской теологии, христианской морали и аскетики, наставления, которого Марк Аврелий, например, искал в стоицизме.