История как наука и политика. Эксперименты в историографии и Советский проект
Шрифт:
Покровский считал, что марксистский подход к российской истории предложил новый ответ на извечный вопрос об отношении «России и Запада». Излагая свои доводы, он рассматривал российскую историю с момента «собирания русских земель» вокруг Москвы сквозь призму «торгового капитала», как основной движущей силы внутренней и внешней политики России. По его утверждению, такой анализ показывал, что история России была историей эксплуатации и грабежа, движимых перспективой открытия новых рынков и торговых путей. Так, к примеру, после отмены крепостного права Александр II принялся завоевывать новые территории и колонизировать их ради создания новых рынков. Именно поэтому, объяснял Покровский, царь выбирал территории, «далекие, казалось, от всех соперников России – такие, как Средняя Азия, непосредственными соседями которой были Китай и Афганистан. <…> Завоевание Средней Азии имело громадное значение для развития русской промышленности. Она стала первой русской колонией» 186 . В результате «империя Романовых… объединила под одной властью самые разные народы, имевшие несчастье жить около торговых путей, необходимых русскому торговому капиталу» 187 . Огромное завоеванное пространство, протянувшееся от Москвы до Тихого океана, писал Покровский, «стало называться “Россией”», и всем проживающим здесь народам «было приказано называться “русскими”», несмотря на то что большинство их «не понимало ни слова на языке, на котором разговаривали в Москве» 188 . Таким образом, заключал Покровский, в исторической перспективе Россия не была уникальной или кардинально отличной от других европейских империй, которые также продвигали свои интересы как агенты торгового капитала в борьбе за новые рынки.
186
Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, 3: 182. Часть 2:141. Об
187
Покровский. Русская история в самом сжатом очерке, 3: 515, 438.
188
М. Н. Покровский. «К истории СССР». Историк-марксист 17 (1930): 18.
До самой своей смерти Покровский обличал имперское прошлое России. Однако вскоре после смерти Покровского его разгромная критика «великодержавного русского шовинизма» начала диссонировать с «русским поворотом» в национальной политике Сталина, ставшей официальной линией партии в середине 1930-х годов 189 . В январе 1936 года, через четыре года после смерти Покровского, Политбюро выпустило резолюцию, имевшую целью «разоблачить ложные исторические взгляды, исповедуемые так называемой исторической школой Покровского» 190 .
189
М. С. Каменских. «“Русский поворот” в национальной политике СССР начала 1930-х годов: оценки отечественной и зарубежной историографии». Вестник Пермского федерального исследовательского центра 14 (2019): 93–97.
190
Amacher, “Mikhail N. Pokrovsky and Ukraine,” 102.
Хотя Покровский посмертно впал в немилость, при жизни он был не только почитаем как ведущий советский историк-марксист, но и занимал высокое положение в советской иерархии власти. В 1920-х годах Покровский разработал и начал проводить реформы с целью полной реформации преподавания истории и обучения нового поколения историков-революционеров. В начале 1918 года Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос) начал реформировать университеты и научные заведения бывшей империи. В первые годы советской власти политика в отношении уже существовавших образовательных и научных учреждений отличалась в зависимости от того, шла ли речь о естественных или гуманитарных науках 191 . В отличие от буржуазных научно-технических специалистов, которых старались привлечь к сотрудничеству с новым режимом, гуманитариев предстояло заместить воспитанниками новых коммунистических учреждений. В 1922 году Ленин распорядился депортировать из страны ведущих философов и гуманитариев, в числе которых были и некоторые из наиболее известных российских историков 192 . Покровский отвечал за реформирование образования в области гуманитарных наук и налаживание обучения новых кадров, которым предстояло заменить буржуазных специалистов. С этой целью Покровский основал (или поспособствовал их основанию) ряд новых учебных заведений и исследовательских институтов: Институт красной профессуры, Институт В. И. Ленина (созданный после смерти Ленина в 1924 году и призванный стать государственным хранилищем всех документов и материалов, имеющих отношение к его деятельности), Институт К. Маркса и Ф. Энгельса, Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова (или Университет Свердлова) и Коммунистическую академию 193 .
191
См.: Nikolai Krementsov, Stalinist Science (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1997); и Alexei B. Kojevnokov, Stalin’s Great Science: The Times and Adventures of Soviet Physicists (London: Imperial College Press, 2004).
192
Lesley Chamberlain, Lenin’s Private War: The Voyage of the Philosophy Steamer and the Exile of the Intelligentsia (New York: St. Martin’s, 2006).
193
См.: David-Fox, Revolution of the Mind.
Во всех этих новых учреждениях преподавалась история. Один только Институт красной профессуры за период с 1921 по 1928 год принял к обучению на историков 157 студентов, которые сформировали первое поколение советских историков-марксистов 194 . В 1925 году Покровский учредил в Общество историков-марксистов. Следом за этим он организовал издание новых периодических изданий, включая журнал Историк-Марксист, посвященный теории истории и вопросам методологии, Красный архив, где публиковались исторические источники, и Классовая борьба – для публикации исторических трудов по таким революционным темам, как история социализма, история рабочего движения и история революции 195 . В марте 1928 года, открывая Первую всесоюзную конференцию историков-марксистов, Покровский провозгласил, что марксистская историческая школа в СССР успешно создана 196 . Летом того же года состоящая из его учеников и возглавляемая им самим делегация отправилась на Международный исторический конгресс в Осло.
194
Там же.
195
Покровский также помогал организовать работу над историческими статьями Большой советской энциклопедии и участвовал в их написании. Об истории БСЭ см.: О. Е. Богомазова. «Советские энциклопедии 1920–1960-х годов как источник историографических представлений». Вестник Челябинского государственного университета 22 (2014): 161–166; и Brian Kassof, “A Book of Socialism: Stalinist Culture and the First Edition of the Bol’shaia sovetskaia entsiklopediia,” Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History 6 (2005): 55–95.
196
Barber, Soviet Historians in Crisis, 19.
После Международного конгресса историков в 1913 году в Лондоне конгресс не созывался в течение десятилетия. Когда очередной конгресс, наконец, состоялся в 1923 году в Брюсселе, Россию там представляла делегация историков, представлявших Российскую академию наук, а не страну 197 . Половина российских делегатов – М. И. Ростовцев, П. С. Струве и Виноградов, к тому времени более известный как Paul Vinogradoff, с 1920 года проживающий в США, – были эмигрантами, покинувшими Россию до или после революции. Более того, Виноградов и Ростовцев, как и прежде, числились представителями России в организационном комитете конгресса – ситуация, которую глава оргкомитета, американский историк Уолдо Леланд, нашел абсурдной и потребовал, чтобы на следующий конгресс, который должен был состояться в Осло в 1928 году, была приглашена делегация историков, представляющих СССР 198 . Приглашение прислать своих представителей на организационное заседание в Женеве было официально отправлено Покровскому. Ответ Покровского: советские историки не смогут приехать в Женеву, поскольку Швейцария не признала Советский Союз – но делегация будет послана на конгресс в Осло 199 .
197
Первый послевоенный международный конгресс историков решено было провести именно в Бельгии, как стране, отстаивавшей свои нейтралитет и независимость, гарантированные Лондонским договором 1839 года. Об особом статусе Бельгии и понятии нейтралитета см.: Daniel Laqua, The Age of Internationalism and Belgium, 1880–1930: Peace, Progress and Prestige (Manchester: Manchester University Press, 2015). Об истории Академии наук после революции см.: Alexander Vucinich, Empire of Knowledge: The Academy of Sciences of the USSR, 1917–1970 (Berkeley, Los Angeles: University of California Press, 1984).
198
Цит. по: Erdmann, Toward a Global Community of Historians, 105.
199
Erdmann, Toward a Global Community of Historians.
Момент для демонстрации школы марксистской истории Покровского мировому сообществу историков был и в самом деле благоприятным. В конце 1925 года, после многих лет международной изоляции Германии, Локарнские договоры вернули Германию в содружество народов. Для Советского Союза, в свою очередь, тоже настал благоприятный момент. Используя научный интернационализм как метод международной дипломатии, советские лидеры стремились установить международные отношения с капиталистическим миром 200 . В июле 1928 года, прямо перед назначенным на август конгрессом историков в Осло, Покровский организовал
200
См.: Советско-германские научные связи времени Веймарской республики [Д. А. Александров, А. Н. Дмитриев, Ю. Х. Копелевич и др.], отв. ред. Э. И. Колчинский (СПб.: Наука, 2001).
201
О проходивших в Берлине летом 1928 года советско-немецких неделях науки см.: Annette Vogt, “Soviet-German Scientific Relations,” в World Views and Scientific Discipline Formation, ed. W. R. Woodward, R. S. Cohen (Dordrecht: Kluwer Academic, 1991), 391–399.
202
См.: М. Н. Покровский. «Доклад о поездке в Осло», Вестник Коммунистической академии 30, № 6 (1928): 231–237.
В своем отчете о поездке, опубликованном в Вестнике Коммунистической Академии, по возвращении делегации в Москву, Покровский нещадно критиковал своих учеников, участвовавших в конгрессе, за их пассивное поведение: «Приехали из страны, которая первая установила диктатуру пролетариата, пришли, сидят и молчат» 203 . В одновременно написанной газетной заметке он описывал происходившую «битву за историю» в апокалиптических красках: «Борьба ведется на международном фронте, и наша, историков СССР, обязанность – использовать все имеющиеся у нас возможности для поддержки нашей стороны в мировом масштабе… Исторический фронт есть часть общеидеологического фронта, часть общей подготовки к тому, что надвигается на нас с неудержимостью катаклизма, новой открытой боевой схватки классов» 204 . Для самого Покровского конгресс в Осло стал кульминацией его карьеры. Он был избран в президиум конгресса и в качестве такового сделал престижный пленарный доклад на заключительном заседании 205 . Конгресс также оказался и его последним триумфом. За год до поездки, в 1927 году, у него диагностировали рак, от которого он и скончался в апреле 1932 года. К началу конгресса в Осло он уже был тяжело болен и проходил лечение, а по окончании съезда снова поехал в Берлин, где был прооперирован. Что бы ни вдохновило Покровского в его выборе метафор для описания «боев» за историю, эти метафоры вполне отражали тон официальной риторики периода советской истории, известного в историографии под именем «великого перелома».
203
М. Н. Покровский. «Доклад о поездке в Осло», Вестник Коммунистической академии 30, № 6 (1928): 231–237. Он также громил тех, кто ограничился зачитыванием своих докладов и предпочел не участвовать в дискуссиях: «[Каждый] должен выступать по своей специальности, по двум-трем докладам, и к этим выступлениям приготовиться. Я выступал два раза, но должен сказать, не остро выступал, а другие и вовсе молчали». Покровский предложил следующие инструкции для советских делегатов на последующих международных конференциях: делегаты должны выступать на всех заседаниях, иметь «хорошее владение языками», заранее договориться о «единой линии», которую все делегаты как один должны проводить в прениях, и, наконец, «разоблачать» ту «ауру объективности», которую напускали на себя западные историки, что в свою очередь требовало «прекрасного владения теорией и методологией буржуазной исторической науки». Покровский. «Доклад о поездке в Осло». С. 233, 234.
204
М. Н. Покровский. «Классовая борьба и идеологический фронт». Правда, 7 ноября 1928; заметка переиздана в книге: М. Н. Покровский. Историческая наука и борьба классов: Историографические очерки, критические статьи и заметки (М.: Либроком, 2012). 2: 331. О большевистской элите как апокалиптической секте см.: Yuri Slezkine, The House of Government: A Saga of the Russian Revolution (Princeton, NJ: Princeton University Press, 2017). Хотя Покровский в этой книге не упоминается, исследование позволяет взглянуть на культуру тесного кружка «старых большевиков», к которому он, несомненно, принадлежал, и понять контекст, в котором он прибегал к своим риторическим приемам.
205
Покровский воспользовался этой возможностью, чтобы порассуждать на тему российского абсолютизма. Отвечая на поставленный им самим вопрос: отличался ли российский абсолютизм существенным образом от европейских форм государственного устройства? – он утверждал, что Российская империя с ее «абсолютизмом» по сути не отличалась от других империалистических государств и что лучше всего можно понять империи, рассматривая их как агентов торгового капитала в борьбе за восточноевропейские и азиатские рынки. См. резюме доклада Покровского в Bulletin of the International Congress of Historical Sciences 5 (1928): 901.
«Великий перелом»
В ноябре 1929 года газета Правда опубликовала статью Сталина «Год великого перелома». В ней Сталин провозгласил 1929 год «годом великого перелома на всех фронтах социалистического строительства» и началом «последней битвы» с пережитками прошлого 206 . «Битва» касалась всех сфер жизни, включая науку, как Покровский немедленно разъяснил ученым: «Надо переходить в наступление на всех научных фронтах. Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца» 207 . За агрессивными словами вскоре последовали и действия – аресты и показательные суды над «буржуазными» специалистами по сфабрикованным обвинениям. На первом громком процессе в качестве обвиняемых фигурировали историки.
206
И. В. Сталин. «Год великого перелома», Правда, 7 ноября 1929 года, 1; Сочинения в 13 т. (М., 1946–1955). 12: 174.
207
Последние новости, 5 декабря 1929 года, цит. по: Надежда Платонова, История археологической мысли в России второй половины XIX – первой трети XX века (СПб., 2010). С. 234.
Все началось с архивной находки. В январе 1929 года, во время инспекции недавно учрежденного Центрального архива, под юрисдикцию которого были переданы в том числе и библиотеки Академии наук, в библиотеке Пушкинского дома в Ленинграде были обнаружены документы, относящиеся к предшествовавшим большевистскому перевороту событиям Февральской революции 1917 года. Среди документов были оригинал отречения Николая II от престола, материалы, относящиеся к работе Временного правительства, и личные бумаги лидеров партии кадетов – партии, основанной историком П. Н. Милюковым, в которой состояло большое число историков. Кадетами были Кареев, Лаппо-Данилевский, П. С. Струве и многие другие российские историки. Большинство из них поддержало Февральскую революцию, и многие были членами Временного правительства. Обнаруженные в библиотеке Пушкинского дома документы попали туда из разных источников, во многих случаях они были оставлены на временное хранение в Пушкинском доме их владельцами во время революции и Гражданской войны. Некоторые документы были переданы в опечатанных ящиках, с оговоренными условиями о сроках – от двадцати до пятидесяти лет, – в течение которых сотрудники библиотеки обязались их не открывать. Инспекторов Центрального архива, возглавляемого не кем иным, как Покровским, формальности заботили меньше всего. Опечатанные ящики были вскрыты, несмотря на протесты сотрудников Пушкинского дома и привлеченных в качестве консультантов архивистов Академии наук. То, что началось со спора между историками старой Академии наук и сотрудниками нового Центрального архива о том, как следует обращаться с историческими документами, быстро переросло в политический скандал. ОГПУ назначило следственную комиссию, и та начала выписывать ордера на арест 208 .
208
См.: В. С. Брачев. Крестный путь русского ученого: Академик С. Ф. Платонов и его «дело» (СПб.: Стомма, 2005) и он же: Травля русских историков (СПб.: Алгоритм, 2006).
Аресты историков были частью более широкой кампании, нацеленной против Академии наук («академическое дело»). Поводом послужили выборы новых членов Академии, на которых были выбраны лишь пять из восьми рекомендованных Политбюро коммунистов, включая Покровского. Вскоре, однако, были проведены специальные довыборы, на которых академики проголосовали за остальных кандидатов. Главным автором «маневра» был постоянный секретарь Академии, историк-востоковед С. Ф. Ольденбург. В результате бюджет Академии увеличился почти вдвое, однако инцидент послужил поводом для последующих репрессий: Покровский сам привлек внимание Политбюро к этому делу 209 . Последовали многочисленные аресты историков.
209
Н. Павленко. «“Академическое дело”: Историки под прицелом ОГПУ». Наука и жизнь 11 (1999): 26–31. Именно в контексте «академического дела» Покровский писал свой отчет о поездке на конгресс в Осло, призывая положить конец «мирному сосуществованию» в «боях за историю».