История Консульства и Империи. Книга II. Империя. Том 4. Часть 2
Шрифт:
Тридцатого октября Меттерних пригласил к себе восьмерых подписантов Парижского договора для консультаций по исполнению обязательств, содержавшихся в декларации от 8 октября. Он заявил, что важные вопросы, разделяющие некоторые кабинеты, еще не решены, но их решением не перестают заниматься и наверняка придут к согласию; что работа над устройством Германии весьма продвинулась и есть надежда установить там равновесие, которое будет во многом способствовать равновесию в Европе; а тем временем ничто не мешает созвать собравшихся в Вене представителей держав, запросить и подтвердить их полномочия, сформировать комитеты и распределить между ними главные задачи.
Это мнение приняли единогласно. Договорились по очереди вызвать полномочных представителей
Решили, что представители, чьих полномочий не признают, всё же будут присутствовать на заседаниях, входить в состав комитетов, предоставлять сведения – словом, выражать пожелания своих доверителей, но не будут обладать правом решающего голоса.
Кроме того, постановили, что, поскольку вопросы старшинства дворов могут породить обременительные трудности, во время конгресса все будут работать в равной степени, а роль председателя конгресса возьмет на себя князь Меттерних – как представитель монарха, в гостях у которого все собрались.
В последующие дни заседали, чтобы обсудить способ рассмотрения каждого предмета. Было ясно, что восемь подписантов Парижского договора, как инициаторы конгресса, должны играть руководящую роль в том, что касается приглашений, распределения работы, состава комитетов и формы обсуждения, в то время как решения по существу вещей должны выноситься в результате свободного соглашения между всеми заинтересованными сторонами. Поскольку в вопросах формы все признали авторитет восьми подписантов, осталось составить комитеты – и не только из заинтересованных сторон, но и из посредников, способных привести к согласию противоположные стороны.
Дела, относившиеся к будущему устройству Германии, остались вверенными комитету, состоявшему из Австрии, Пруссии, Баварии, Вюртемберга и Ганновера, с присоединением представителей других германских государей, если появится нужда в их присутствии.
Крупные территориальные дела Европы разделялись на дела Севера и Юга. Дела Севера касались главным образом Голландии, Германии, Саксонии и Польши и были самыми важными и спорными. Их рассмотрение можно было доверить только главным державам Европы, одни из которых имели прямую территориальную заинтересованность в поднимаемых вопросах, а другие были заинтересованы в равновесии и потому могли играть роль посредников. Комитет вверили пяти крупнейшим европейским державам – России, Пруссии, Австрии, Англии и Франции. Их миссия была самой трудной, и если бы им удалось договориться, ни у кого не обнаружилось бы ни причин, ни средств оспорить их решения.
Дела Юга относились почти исключительно к Италии. Двумя державами, наиболее заинтересованными в итальянских делах, были Австрия и Испания. Франция была заинтересована главным образом из-за Неаполя, но и другим крупным европейским державам этот вопрос был небезразличен. Поэтому к Испании и Австрии присоединили Францию, Англию и Россию, свободных от территориальных притязаний в этой области и могущих играть роль посредников.
Швейцария в высочайшей степени интересовала всю Европу. Комитету, в который включили Австрию, Францию, Россию и Англию, поручили заслушать мнения кантонов и попытаться их примирить. Наконец, образовали комитет, посвященный свободе речной навигации, в который вошли Франция, Пруссия, Австрия и Англия, и комитет для составления договора о работорговле – в него вошли исключительно морские державы.
Распределив таким образом работу, продолжили переговоры по Саксонии и Польше, столь бурно начавшиеся, и приступили к переговорам по Италии и Швейцарии, о которых беседовали прежде лишь от случая к случаю, без продолжения и без полномочий.
Итальянские дела представляли трудности самого разного
Последний предмет был самым трудным; он чрезвычайно занимал Талейрана, получившего на этот счет от Людовика XVIII особое поручение и ежедневно подстегиваемого настойчивыми письмами своего повелителя. Все державы желали падения Мюрата, и Австрия не меньше остальных, потому что прекрасно понимала, что он никогда не успокоится и в беспрестанном беспокойстве, от которого не сможет отделаться, будет искать поддержки итальянских либералов, то есть останется вечной причиной волнений в Италии.
Еще один предмет возбуждал необычайное рвение Талейрана: возможный переезд Наполеона на Азорские острова. По этому вопросу, как и по вопросу о Неаполе, Меттерних, не стесненный в данном случае никакими обязательствами, разделял мнение и пожелания Талейрана. Он всегда считал в высшей степени неосторожной передачу Наполеону острова Эльба, всего в четырех часах от побережья Италии и в сорока восьми – от побережья Франции. Но если его не стесняли никакие обязательства, то стесняла трудность самого предмета. Император Франц не позволял себе обременять политику узами родства, однако не оставался совсем уж нечувствителен к семейным привязанностям и, хотя недолюбливал зятя, не захотел бы сделаться его палачом и послать на верную смерть в убийственный климат. Возможно, он не стал бы возражать, если бы подобную меру предосторожности приняли союзники, но не решался проявить инициативу сам.
Англия также полагала, что нельзя оставлять Наполеона в такой близости от европейского побережья, и лорд Каслри изъяснялся по этому поводу без обиняков; но он считал препятствием договор от 11 апреля: ему нелегко было бы добиться от британского парламента одобрения подобного вероломства. Поэтому английский посланник хотел дождаться какой-нибудь ошибки Наполеона или его предполагаемых сообщников, чтобы получить возможность оправдания принятых против него мер предосторожности. А пока он не переставал требовать от Франции уплаты оговоренных двух миллионов, дабы европейские державы не оказались первыми нарушителями договора. Его коллеги из Вены обращались к Талейрану с подобными же просьбами, а Талейран тщетно передавал их Людовику XVIII.
Пруссия также не имела возражений против каких-либо мер предосторожности в отношении Наполеона. Настоящее препятствие было в другом: в великодушии, чести и, следует сказать, расчетах императора Александра. Этот государь был подлинным автором договора от 11 апреля, и его упрекали по этому поводу достаточно часто, чтобы он мог забыть о своей роли. Не впадая в колебания, он считал делом чести добиваться верного соблюдения договора, требуя то княжеского пожалования для принца Евгения, то сохранения за Марией Луизой герцогства Пармского, то порицая отказ французской казны выплатить 2 миллиона.
В итоге все, за исключением Александра, думали о мерах в отношении Наполеона, но не смели о них заговаривать, опасаясь, что огласка сделает их невозможными. Это был один из тех пунктов, о которых Меттерних говорил, что их решение нужно предоставить времени.
Низложение Мюрата и переселение узника Эльбы были самыми деликатными из итальянских дел, и когда державы впервые завели о них речь, Меттерних показался смущенным. Он заговорил об опасности осложнений в Италии при несоблюдении величайшей осторожности, чем вызвал не одну неприятную реплику Талейрана. Тем не менее, следуя географическому порядку, Неаполь оказывался последним из итальянских вопросов, и такая классификация была единственной уступкой, которой добились от французского представителя. При принятии такого порядка вопрос о Генуе и Пьемонте предшествовал всем остальным. Его и стали обсуждать в первую очередь.