История моей смерти
Шрифт:
— Не смей с ним разговаривать, предатель, — сказал голос Этельреда — слова из черной щели рта. Если бывает в самом деле ледяной голос, то это был он. Презрение и ненависть. Такие сильные, что даже ощутимые телесно.
Я даже не ответил ему — смотрел только на Роланда. Что бы ни сделал с ним грязный колдун, это можно было исправить. Роланд верил мне. Я знал, что он всегда поверит мне! Если только мне дадут время, надо только поговорить… Как ни странно, то, что Роланд против меня, ужасало куда больше, чем мысль об осаде.
— Роланд, — торопился я, цепляясь за поводья, стараясь
«У меня есть причины считать его дурным человеком». Ох, отец! Как же ты был прав!
Этельред не дал мне договорить. Проклятый колдун рванул меня за плечо, отрывая от моего друга. Я увидел глаза Роланда, туманные, больные, умоляющие.
— Этельред, ведь ты знаешь…
— Да, мой лорд.
И тут Этельред сделал это. Он ударил меня по лицу.
Я был так поражен, что никак ему не ответил. Такого со мной никогда еще не случалось, и я даже не сразу понял, что произошло. Мне всегда казалось, что пощечина — это скорее ритуальное оскорбление; а тут в голове как будто колокол ударил, и во рту появился вкус крови — щека изнутри разбилась о зубы. Я вытаращился на Этельреда сквозь рассеивающуюся темноту. Он стоял спокойный, как и раньше, сощурив черные глаза. На щеках его было две вертикальные складки. Солдаты молча смотрели, приоткрыв рты.
— Может, ты не понял, но это вызов, — сказал он спокойно, щурясь и не двигаясь. — Если ты не трус, будешь драться за свою землю.
Меня трясло, как от жара. Я даже забыл, что вокруг очень много людей, и все они — враги. Будь у меня перчатка, я швырнул бы ее в лицо Этельреду. Ненависть — страшная штука. Она как маленькая смерть.
Но перчатки у меня не было. Надо мною на коне сидел Роланд, мой лучший друг, заколдованный этой сволочью, и не смотрел на меня. Он как будто спал наяву. Рука его, державшая повода, дрожала. Я знал — это любовь ко мне рвалась изнутри разрушить колдовство, но не могла. Я боялся, что Роланд сейчас умрет или сойдет с ума.
— Завтра на рассвете, — сказал я так твердо, как только мог. — У подножия холма. Оружие — мечи.
— Если ты проиграешь, я не трону твоих людей, — безразлично отозвался Этельред. — Те, кто захочет, могут остаться у меня на службе.
— Я тебя убью, — сказал я. Этельред не ответил. Но я и так знал, что убью его.
Я прошел, не тронутый никем, сквозь передние ряды солдат. Видно, это были наскоро обученные крестьяне из Роландовских деревень: они были похожи на наших вилланов и так же почтительно шарахались в стороны, когда шел дворянин. Я прошел к своему коню, мирно щипавшему зеленый вереск, и сел в седло. Это получилось у меня только со второго раза, но никто не двинулся помочь, и хорошо. Я чувствовал, как мне глядят в спину, но не оборачивался. Один изо всех взглядов был черный. Во рту было полно крови, но я не хотел сплюнуть у них на виду и сглотнул ее. Мой конь начал взбираться по склону холма, я понимал, что от дрожи едва сижу в седле.
От ворот ко мне сбежал брат и подхватил коня под уздцы. Я спешился,
Глава 3. Рейнард
Мы сидели за столом в рыцарской зале и ужинали. Нас было трое — мы с братом и сэр Овейн. Мы старались есть, но получалось плохо.
Если мы холодную оленину из Опасного Леса; зверя только вчера загнали наши егеря. Мой брат очень любит оленину, но сейчас он просто сидел и смотрел на блюдо перед собой. Я налил себе еще пива и выпил длинным глотком. Терпеть не могу пиво, но очень хотелось хоть слегка захмелеть.
— Все-таки с твоей стороны, Эрик, это неразумно, — в сотый раз сказал сэр Овейн. Я не ответил и был очень благодарен брату, приказавшему:
— Замолчите.
Кастелян еще немного посидел, шумно дыша. В зале было уже почти совсем темно, но света зажигать никто не хотел.
— Вы поели, сэр Овейн? — спросил я со зловещей учтивостью. Он понял без продолжения, громко отодвинул стул и вышел прочь. В дверях он остановился, чтобы шумно высморкаться, обернулся еще что-то сказать… Но промолчал.
Мы с Реем наконец остались вдвоем. Он встал, и я подумал, что он сейчас тоже уйдет — но брат просто пересел поближе и забрал у меня кружку с пивом.
— Братик, — начал он подозрительно мягким голосом, — может, лучше все-таки я?
— Нет.
— Понимаешь, Этельред — страшный боец, это сразу видно. Я хотя бы ближе к нему по весу. Он тебя просто задавит.
— Я уже сказал — нет.
— Почему? Братик, в этом нет ничего позорного! Просто…
— Просто ты лучше меня дерешься, да? — взвился я, ударяя кулаком по столу. — Ты вообще во всем лучше меня, как же я мог забыть! Спасибо, что напомнил.
— Братик…
— Нечего меня называть «братик»! Я — твой старший брат! И за оскорбление способен расквитаться сам!
— Но я ведь правда лучше тебя дерусь, — тихонько выговорил Рей, и мне стало стыдно. — Что я буду делать, если тебя убьют? Я же тебя люблю, дурак.
Внутри у меня что-то хрустнуло и сломалось. А может, это я пива перепил. Я ткнулся носом брату в плечо, и глаза у меня стали мокрые.
— Я понимаю… Но это же бесполезно! Он вызвал драться меня. Я согласился. Уже поздно что-то менять! Меня просто ославят трусом и осадят замок, а потом убьют нас обоих. Так он хоть обещал, что не тронет никого… другого, даже если я проиграю.
Я умолчал о предложении Этельреда «остаться у него на службе». Вот где он себя выдал! Он сказал — «у меня на службе», а не «у лорда Роланда», например. Сразу видно, откуда веревочка вьется.
— Думаешь, он сдержит обещание?
— Надеюсь, — отозвался я. В зале было уже почти совсем темно; свечей мы не зажгли, лицо брата казалось молочно-белым пятном. — А что еще остается? Надеюсь на остатки его рыцарской чести. Наверное, они все-таки есть. Он ведь мог убить меня прямо там, просто приказать своим лучникам. А так даже на поединок вызвал.