История моей жизни, или Полено для преисподней
Шрифт:
Впрочем, Ида ничуть не обиделась и, безропотно принимая такое выражение моей мальчишечьей нежности, продолжала тихонько сидеть рядом и смотреть на соседский забор. Помниться, она была в меня чуть-чуть влюблена. Я это замечал и прежде выпускного.
Простившись с девушкой, я снова отправился бродить по городу. Заглянул в парк, повстречал знакомых парней и даже увидел свою одноклассницу Светку, сопровождаемую весьма хулиганистым малым, который проживал, как и я, на «Фестивале» и даже в одном со мной доме. Он был постарше нас и побывалее, а девчонкам такие нравятся.
Светка со своим кавалером продефилировала на Советскую – местный брод,
Когда поутру я вернулся домой, то спохватился – у меня нет комсомольской характеристики! А уже вечером нужно уезжать в Москву для сдачи вступительных экзаменов в МФТИ! Будучи привилегированным вузом, Физтех проводил свой отбор месяцем раньше, чтобы отсеянные могли подать документы в институт попроще.
А ведь я и в комсомол-то вступил всего месяц назад только ради этой характеристики. И вот вместо того чтобы вздремнуть хотя бы часок после бессонной ночи, я начинаю куда-то названивать, бегать по каким-то адресам, опять названивать, опять бегать. И вот у меня на руках комсомольская характеристика, написанная нашим классным комсоргом Людой Корнеевой.
Но этого мало. Необходима ещё и подпись секретаря комсомольской организации школы. А ведь воскресение! Опять звоню, опять еду по какому-то адресу. Однако нужного мне комсомольского лидера дома не застаю. Ушла на пляж. А время-то уже за полдень перевалило. Делать нечего, отправляюсь к реке и начинаю розыски. Только вот загвоздка – я её не знаю и даже не представляю, как выглядит.
А пляж полон. Погода жаркая. Заглядываю чуть ли не под каждую шляпку или панаму, или зонтик, справляюсь, не вы ли? Больше ориентируюсь на возраст. И всё-таки нахожу. Тут же предлагаю к подписанию свой документ. Но, оказывается, ещё нужна и горкомовская печать. Лечу в горком, но ведь воскресенье – застану ли там кого? Застаю – дежурного. Объясняю ситуацию, умоляю о помощи. Он кому-то звонит, кто-то приходит, ставит печать, и – ура! – я могу ехать…
Впрочем, и обыкновенная школьная характеристика мне далась не сразу. Этак постарался наш классный руководитель физрук Юрий Терентьевич, что меня с ней не то что в институт – и в свинопасы никто бы не взял. Но отец пошёл, поговорил. И характеристику переписали. К отцу-то школьные учителя с уважением относились, знали, что он на их стороне. Ведь было и такое, что отец, видя мою неуправляемость, упросил их разобрать меня на педсовете. Но проку от этого разбора не было никакого. Меня ругали, обзывали идиотом, а я только стоял и улыбался.
Но вот наш с мамой отъезд в плацкартном вагоне скорого поезда. Приезжаем в Москву и направляемся в город Долгопрудный, где реально и располагается этот «московский» вуз. А на руках у нас проспект, являющийся заодно и путеводителем. Разыскали институт, приёмную комиссию, сдали документы. Назавтра первый экзамен – письменная математика.
Ночевать мама поехала к своей сестре Людмиле Ивановне Савельевой на Авиационную (городок, где проживает обслуга Домодедовского аэропорта). Ну, а меня поселили в спортивном зале института, сплошь уставленном кроватями для абитуриентов. Народа множество. Балаболят. Галдят. Уснуть невозможно. А на соседней койке – симпатичный голубоглазый парнишка из Харькова, с которым мы
Уже рано утром мама ждала меня возле административного корпуса. Вместе позавтракали в институтской столовой, и я отправился на экзамен. Ну, а мама расположилась на скамеечке и стала ждать. Впрочем, как и другие родители…
При подготовке в МФТИ я, видно, малость переусердствовал – у страха глаза велики, и в результате пятичасовую работу по математике решил за 28 минут. Ещё пять минут ушло на проверку. Сдал свои проштемпелёванные листочки и вышел, но не один.
Уже тянулись к выходу и другие.
Увидев меня, мама поначалу перепугалась. Ведь до сих пор выходили только те, кто убедился в трудности заданий и не хотел тратить время попусту. Когда же я сказал, что всё решил, мама несколько успокоилась, и мы поехали в центр Москвы, пообедали и даже попали на фильм из репертуара «Французской недели кино», проходившей в кинотеатре «Мир».
За письменную работу я получил пятёрку, а мой устный ответ по математике был удостоен четырёх баллов. Между тем спортивный зал после первого же экзамена заметно опустел, но уже к вечеру нахлынула новая волна соискателей. Так называемый второй поток. Снова запестрели разворачивающиеся матрасы, зашуршали простыни и пододеяльники. Опять шутки, смех, галдёж.
Из прежних, похоже, только мы с Борисом и остались.
На письменную по физике у меня ушёл почти что час. Впрочем, и это было немного. Однако мой ранний выход маму уже не испугал. Она начинала верить, что, может быть, я и в самом деле смогу поступить в этот чуть ли не самый престижный вуз страны. До этого, кроме меня, к этой затее никто всерьёз не относился. Ученик, которого и в школе-то терпели с грехом пополам, и вдруг – в Москву, и вдруг – в МФТИ? Бред какой-то…
А вот устный по физике оказался куда как труден. Увы, и пятёрка, полученная за письменную работу, могла оказаться пустым номером, ибо в нашу аудиторию, прихрамывая, вошёл сам Ильин. Из абитуриентских разговоров и баек, в которых участвовали уже бывалые ребята, не первый год поступающие сюда, было известно, что свирепее этого экзаменатора на Физтехе не было и не будет.
И надо же, чтобы именно меня этот самый Ильин пригласил к ответу. И в билете моём имелся вопрос – что такое вес? И дальше этого вопроса мы не продвинулись ни на миллиметр. Я напрягал все свои мозговые извилины, но на всякий предлагаемый мной вариант определения следовала короткая реплика – неправильно!
Уже и атмосферные явления, и вращение Земли предлагал я учитывать при столь простейшем действии, которое знакомо каждому продавцу продуктового магазина. И опять – неправильно! Теперь-то я понимаю, что для «свирепых» экзаменаторов особый шик завалить несчастного испытуемого на самом тривиальном. Но тогда я ещё долго трепыхался, начиная и вправду верить, что ровным счётом ничего не знаю.
Не уверен, что Ильин не хромал ещё и на ухо, которым был повёрнут ко мне. И на другое, повёрнутое к ещё двум моим товарищам по несчастью, которые уже успели получить свои законные двойки, покуда я предпринимал отчаянные попытки определить очевидное и всем известное.
Уверен, что и академика любого Ильин смог бы завалить этим своим афоризмом – неправильно! Наконец, ему надоело моё упорство. Он молча взял экзаменационный лист, где красовались набранные мной 14 баллов, и без видимого удовольствия вывел неуд.