История моей жизни, или Полено для преисподней
Шрифт:
Топить печь нам было не в новинку: и в Бобровичах жили мы без парового отопления, и в Даугавпилсе, и в Чорткове, и в Батайске… Но прежде я был ещё мал, и принимать участие в заготовке дров не мог. А теперь подрос. Уже на пару с братом или отцом распиливал двуручной пилой, гибкой да певучей, огромные берёзовые стволы, водружаемые на козлах.
Научился колоть топором невысокие плотные чурбаны, которые при удачном попадании тут же разваливались на две стороны с коротким сухим треском, а при неудачном – требовали ещё немалой и противной возни.
А ещё у нас появился
Удивительно ли, что однажды по весне Ирка Соловьёва, наша соседка, повстречав меня возле красных домов, буквально ошарашила новостью:
– Твой отец бесплатно огурцы продаёт!
И, правда, придя домой, я застал возле крылечка небольшую очередь из гарнизонных женщин и отца, стоящего с закатанными рукавами перед бочкой и отгружающего зелёным эмалированным ковшом смятые за зиму, но всё ещё душистые огурцы домашнего посола.
Надо сказать, что город Нижнеудинск, возле которого лепился военный городок, был невелик и за мизерными исключениями состоял из одноэтажных деревянных построек, заполонивших островную пряжку, образованную непродолжительным разделением Уды на два рукава.
Река была и резва, и холодна уже по своему горному характеру. И брала своё начало где-то в отрогах Саян, неровной зубчатой грядой чернеющих на горизонте.
Ну, а природа? Она хороша и в Белоруссии. И там она была нам, детям, в утеху. Но здешнее, дикорастущее и бешеным водяным потоком бегущее обрамление города оказалась просто на диво!
Да и я повзрослел, больше понимал и шире, вольнее соприкасался с этим сибирским никогда прежде невиданным чудом.
Незабвенно для меня это место ещё и потому, что именно в Нижнеудинске мне довелось заниматься лёгкой атлетикой в секции, которой руководила Римма Михайловна. Очень жаль, что не помню, да и знал ли когда, её фамилию?
Голос тихий, спокойный, мелодичный, прекрасное лицо – истинный образчик античной красоты. Никогда никого не наказывала и не хвалила. Ни любимчиков, ни козлов отпущения. Со всеми ровна, немногословна, корректна. О том, что меня считала самым способным в группе, узнал только многие годы спустя от сестры, с которой Римма Михайловна была дружна.
Спрашивается, каким образом Лора очутилась в Нижнеудинске? Дело в том, что инженерия не сумела её заинтересовать, а тем более стать призванием. Оставив ошибочно выбранный институт, сестра приехала из Москвы, устроилась корреспондентом в районную газету «Путь Ильича» и стала готовиться к поступлению на филфак Иркутского университета.
Что за случай свёл её с Риммой Михайловной, не знаю. Может быть, через кавалеров своих познакомились: кареглазого Виктора и голубоглазого блондина Славу, друживших между собой? Оба прекрасные спортсмены,
Помню, как одному из них, а именно – Виктору, отнёс я записку от сестры – аж за два моста, на городскую танцплощадку! И это на ночь глядя? Но повод был важный. Сестре настало время ехать на учёбу, и записка содержала иркутский адрес, по которому Виктор вскоре её разыскал.
Так вот, для меня Римма Михайловна по сей день является идеалом тренера, педагога, вообще человека. И как я рвался в эту секцию, как мне хотелось в ней заниматься. Такой притягательностью обладают лишь самые необходимые элементы судьбы.
Помню, как от своих друзей узнал я, что в спортивном зале Слюдиной фабрики в среду в 18 часов состоится очередное занятие. И как же я спешил туда, как бежал в зимней вечерней темноте по заснеженному льду за реку мимо иссиня-изумрудных прорубей на светлеющие впереди огни.
И там нашёл зал, нашёл секционную группу Риммы Михайловны. И напросился. И был принят. И не знал, что когда-то мне всё это очень и очень пригодится, что во всю жизнь я не устану равняться на эту всегда спокойную, подтянутую, очень красивую и непостижимую для нас, её подопечных, женщину.
Чика
Лето для меня начиналось с первого клочка оттаявшей земли. И тотчас же мы, мальчишки из гарнизонного городка, облюбовывали этот крошечный островок едва обозначившегося тепла под свою любимую игру – чику. Проводилась одна линия, на которую ставилась стопка монет – кон, а на расстоянии 10–15 шагов проводилась другая, от которой нужно было метать биту.
И начиналась игра!
Не помню, чтобы кто-то нам запрещал заниматься этаким азартным времяпрепровождением. А так как просыхало прежде всего где-нибудь на дороге или пешеходной тропе, то именно там и склоняли мы свои нечёсаные головы и нещадно колотили по медным, а иногда и «серебряным» монетам своими битами. И поскольку гремучая пожива переходила вместе с удачей из рук в руки бессчётное число раз, то монеты обыкновенно сминались и корёжились.
В качестве бит чаще всего использовались небольшие плоские камушки. Иногда, если противное не оговаривалось, можно было одну более массивную биту метать, а другой, более лёгкой переворачивать монеты.
Для метания лучше всего подходили свинцовые биты. Падая, они не скользили по земле, а если такую биту бросать плоско с незначительным наклоном от себя, то она, «вонзаясь» в землю, останавливалась, как вкопанная. «Свинчатки» были не плохи и для ударов, но только маленькие, плоские чуть больше пуговицы от пальто.
С первыми весенними проталинами возникала и проблема – раздобыть свинца для изготовления бит, столь необходимых каждому заправскому игроку. Вот зачем ребятня отправлялась на гарнизонное стрельбище, находившееся тут же за оврагом – в полукилометре от городка.