История науки о языке
Шрифт:
Естественно, что выдвижение новоевропейских языков в качестве основных не только в устном, но и в литературно-письменном общении становится мощным стимулом для создания соответствующих нормативных грамматик. Начавшись еще в конце XV в., ознаменовавшегося появлением грамматик итальянского и испанского языков, этот процесс приобретает особый размах в XVI в., когда выходят в свет немецкая (1527), французская (1531), английская (1538), венгерская (1539), польская (1568) и другие грамматики; объектом грамматического описания становятся даже такие малочисленные языки Европы, как бретонский (1499), валлийский (уэльский) (1547), баскский (1587). Естественно, что их составители руководствовались в своей деятельности традиционными схемами античной грамматической традиции (а некоторые грамматики новоевропейских языков первоначально даже писались по-латыни); однако в той или иной степени они должны были обращать внимание и на специфические особенности описываемых языков. Имея главным образом практическую направленность, названные грамматики служили прежде всего целям формирования и закрепления нормы этих языков, содержа как правила, так и иллюстрирующий их учебный материал. Наряду с грамматической интенсифицируется и словарная работа: например, один из ярких представителей «Плеяды» поэт Ронсар (1524–1585) видит свою задачу в том, чтобы «создать новые слова и возрождать старые», указывая, что чем более богатой лексикой
«Миссионерские грамматики». Первоначально спорадические контакты европейцев с «туземными» народами, ставшие следствием великих географических открытий, с усилением и расширением процесса колонизации новооткрытых земель постепенно принимали все более постоянный и систематический характер. Встал вопрос об общении с носителями местных языков и – что считалось, во всяком случае официально, едва ли не самой главной задачей – об обращении их в христианство. Это требовало религиозной пропаганды на соответствующих языках, а следовательно, их изучения. Уже в XVI в. стали появляться первые грамматики «экзотических» языков, адресованные в основном проповедникам «слова Божия» и получившие название «миссионерских». Однако выполнялись они зачастую не профессиональными филологами, а дилетантами (помимо собственно миссионеров, среди авторов – и не только в рассматриваемый период, но и значительно позже – могли быть путешественники, колониальные чиновники и т. д.), строились почти исключительно в традиционных рамках античной схемы и, как правило, практически не учитывались в теоретических разработках, посвященных проблемам языка.
Попытки установления родства языков. Традиционная история языкознания отводила этой стороне ренессансной лингвистики наиболее важное место, рассматривая занимавшихся ею ученых как предшественников – хотя и весьма несовершенных – той самой компаративистики, которая отождествлялась с «научностью». Здесь обычно упоминают относящуюся к 1538 г. работу Гвилельма Постеллуса (1510–1581) «О родстве языков» и особенно труд Иосифа Юстуса Скалигера (1540–1609) «Рассуждение о европейских языках» [20] , увидевший свет во Франции в 1510 г. В этом последнем в пределах известных автору европейских языков устанавливаются 11 «языков-матерей»: четыре «большие» – греческая, латинская (т. е. романская), тевтонская (германская) и славянская – и семь «малых» – эпиротская (албанская), ирландская, кимрская (бриттская с бретонским), татарская, финская с лопарским, венгерская и баскская. Позднейшие историки языкознания не без некоторой иронии отмечали, что само сопоставление строилось на явно не научном с точки зрения сравнительно-исторического языкознания соотношении звучания слова «Бог» в разных языках, причем даже близость греческого theos и латинского deus не помешала Скалигеру объявить все 11 матерей «не связанными между собой никакими узами родства». Вместе с тем в заслугу ученому ставили тот факт, что в пределах романских и особенно германских языков он сумел провести тонкие различия, разделив германские языки (по произношению слова «вода») на Water– и Wasser-языки и наметив таком образом возможность разделения германских языков и немецких диалектов по признаку передвижения согласных – положение, впоследствии развитое и «научной» (т. е. опирающийся на принципы сравнительно-исторического языкознания) германистикой.
20
Обе были написаны по-латыни.
Еще один труд, называемый в этой связи – работа Э. Гишара «Этимологическая гармония языка» (1606), где – опять-таки несмотря на явно «ненаучную» с точки зрения позднейшей компаративистики методологию – была показана семья семитских языков, что развили впоследствии другие гебраисты XVII и позднейших веков.
Развитие теории языка. После некоторого перерыва, вызванного решением практических задач, во второй половине XVI в. вновь начинают привлекать к себе внимание проблемы теоретического характера. Один из виднейших французских ученых – Пьер де ля Раме (латинизированная форма Рамус) (1515–1572), трагически погибший во время Варфоломеевской ночи, создает грамматики греческого, латинского и французского языков, где помимо орфографических и морфологических наблюдений завершается создание синтаксической терминологии и принимает окончательный вид сохранившаяся до наших дней система членов предложения. Но наиболее выдающимся трудом названной эпохи в рассматриваемой области считается книга Франсиско Санчеса (латинизированная форма – Санкциус) (1523–1601) «Минерва, или о причинах латинского языка».
Указывая, что из разумности человека следует и разумность языка, Санчес приходит к выводу, что посредством анализа предложения и частей речи можно выявить рациональные основы языка вообще, которые имеют универсальный характер. Вслед за Аристотелем, воздействие которого он испытал в очень сильной степени, Санчес выделяет три части предложения: имя, глагол, союз. В реальных же предложениях разных языков (приводятся примеры из испанского, итальянского, немецкого, голландского и других языков) они реализуются в шести частях речи: имени, глаголе, причастии, предлоге, наречии и союзе в собственном смысле слова. Причем, в отличие от трехчастного универсального предложения, последние зачастую неопределенны и двусмысленны. Это объясняется двумя особенностями: добавлением чего-то лишнего, ненужного для ясного выражения мысли и сжатием и опущением чего-то, что в логическом предложении выражено в полном виде (этот процесс Санчес называет эллипсисом). Посредством операций над предложениями реальных языков (например, предложение с непереходным глаголом типа Мальчик спит, в полном логическом виде представлено как предложение с переходным глаголом и объектом Мальчик спит сон) восстанавливается универсальный, логически правильный язык, который сам по себе не выражен. Его выражение и есть грамматика. Подобно средневековым модистам, Санчес понимает ее как науку, называя «разумным основанием грамматики» или «грамматической необходимостью» (используется также термин «законная конструкция»). Причем, с точки зрения Санчеса, языком, наиболее близко стоящим к универсально-логическому (хотя и не совпадающим с ним полностью), является латынь в ее классической форме. Поэтому именно она должна быть языком науки (сам труд Санчеса написан именно по-латыни), тогда как прочие живые языки (испанский, французский, итальянский, немецкий и т. п.) – это языки, используемые в быту, практической жизни, обиходе, искусстве.
Таким образом,
РАЗДЕЛ IV
Наука о языке в Новое время (XVII–XVIII века)
Период, которому посвящен настоящий раздел, занимает в истории особое место. Именно в эту эпоху происходит крутой поворот от феодальных порядков к новому общественному строю – капитализму. На европейском континенте она ознаменована двумя великими революциями – английской и французской; в Новом свете борьба североамериканских колоний за независимость приводит к появлению на карте мира Соединенных Штатов Америки. Закладываются основы современной науки: XVII–XVIII вв. – это время Ф. Бэкона, Дж. Локка, И. Ньютона, Г.В. Лейбница… Формируется и распространяется идеология Просвещения: знаменитая «Энциклопедия», несмотря на цензурные запреты, становится наиболее почитаемой книгой мыслящей Европы. Коренным образом меняется и культура континента: зародившийся во Франции классицизм утверждается в качестве ведущего направления литературы и искусства. Все эти события, естественно, не могли не отразиться и на интересующей нас области, в которой, наряду с несомненной преемственностью по отношению к предыдущему этапу развития, возникает и ряд принципиально новых явлений.
Прежде всего, разумеется, продолжается нормативно-описательная работа, связанная с формированием национальных литературных языков европейских народов и их нормализацией. В ряде случаев эту задачу берут на себя специальные органы – академии, в центре внимания которых оказывается словарная работа. Еще в 1587 г. была основана Академия делла Круска [21] , итогом деятельности которой стал академический словарь итальянского языка. Особое значение – в связи с постепенно выдвигающимися в Европе на передний план французским языком и культурой – приобрела созданная в 1634–1635 гг. Французская академия, на которую была возложена подготовка достаточно полного нормативного словаря французского языка. В 1694 г. был завершен «Словарь Французской академии», получивший большой резонанс во всех европейских странах. Как французской, так и другими академиями была проделана большая работа по отбору рекомендуемого и запрещенного материала в области словоупотребления, орфоэпии, грамматики и других аспектов языка.
21
В дословном переводе «Академия отрубей»; название связывали с тем, что на нее возлагалась задача «просеивать» язык, подобно тому как просеивают муку, отделяя отруби.
Среди французских грамматистов рассматриваемой эпохи выделяется Клод Фавр де Вожла (1585–1650), автор «Заметок о французском языке», опубликованных в 1647 г. Вожла считает, что процесс нормализации языка должен опираться прежде всего на наблюдение и описание его в том виде и в той форме, в какой он выступает в реальной жизни. Отмечая, что далеко не всегда легко отличить «правильное» от «неправильного», он выдвигает в качестве критерия то, что санкционировано употреблением, причем образцом правильного употребления является речь при королевском дворе, а также язык лучших писателей. Признавая, что новые слова и обороты могут «правильно» создаваться и по аналогии, Вожла выступает против попыток изменять или очищать язык, ссылаясь на рациональные или эстетические основания, и не приемлет порицаний тех, кто осуждает укоренившиеся и широко используемые явления только потому, что они якобы противоречат разуму.
Хотя в Англии органа, регулирующего культуру языка, и не возникло, названная проблематика заняла в жизни образованных слоев английского общества большое место. Вышел целый ряд грамматических, орфографических и орфоэпических работ, призванных упорядочить литературную норму: Ч. Батлера (1534), Дж. Уоллиса (1653) и др. В 1685 г. появляется работа К. Купера, в которой специально обращается внимание на различие между звуками и буквами, написанием и произношением; в 1701 г. автор «Практического фонографа» Джоунс ставит перед собой задачу «описать английскую речь, особенно как она используется в Лондоне, университетах и при дворе». Особое значение имел выход в свет в 1755 г. знаменитого словаря английского языка, создателем которого был Сэмюэл Джонсон (1709–1784). В предисловии Джонсон обращает внимание на то обстоятельство, что в английском, как и в любом другом живом языке, существуют два типа произношения – «беглое», отличающееся неопределенностью и индивидуальными особенностями, и «торжественное», более близкое к орфографическим нормам; именно на него, по мнению лексикографа, следует ориентироваться в речевой практике.
Наряду с описанием и нормализацией конкретных языков ученый мир тогдашней Европы привлекают и проблемы философско-лингвистического характера. Прежде всего, сюда относится вопрос о происхождении человеческого языка, интересовавший, как мы видели выше, еще мыслителей античной эпохи, но получивший особую популярность именно в XVII–XVIII вв., колгда многие ученые пытались дать рационалистическое объяснение того, как люди научились говорить. Были сформулированы теории звукоподражания, согласно которой язык возник в результате имитации звуков природы (ее придерживался Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716)); междометий, согласно которой первыми причинами, побудившими человека использовать возможности своего голоса, были чувства или ощущения (к этой теории примыкал Жан Жак Руссо (1712–1778)); социального договора, предполагавшей, что люди, постепенно научились отчетливо произносить звуки и договорились принимать их за знаки своих идей и предметов (в разных вариантах указанную концепцию поддерживали Адам Смит (1723–1790) и Жан Жак Руссо). Вне зависимости от того, как оценивалась степень достоверности каждой из них (а любая концепция происхождения языка всегда в большей или меньшей степени основана на догадках, поскольку никакими конкретными фактами, связанными с указанным процессом, наука не располагала и не располагает), эти теории сыграли важнейшую методологическую роль, поскольку вносили в изучение языка понятие развития. Основоположником последнего считается итальянский философ Джамбаттиста Вико (1668–1744), выдвинувший идею развития человечества по определенным, внутренне присущим обществу законам, причем важная роль в этом процессе отводилась им развитию языка. Французский ученый Этьен Кондильяк (1715–1780) высказал мысль о том, что язык на ранних этапах развития эволюционировал от бессознательных криков к сознательному использованию, причем, получив контроль над звуками, человек смог контролировать свои умственные операции. Первичным Кондильяк считал язык жестов, по аналогии с которыми возникли звуковые знаки. Он предполагал, что все языки проходят принципиально один и тот же путь развития, но скорость процесса для каждого из них различна, вследствие чего одни языки являются более совершенными чем другие, – идея, позднее развивавшаяся многими авторами XIX в.