История Нового Каллена — Недосягаемая

ElleNikita

Мне едва хватало сил держаться на ногах, я зябко обнимала себя за плечи; по щекам беспомощно струились обжигающие слезы. Я порывисто бросилась в душ, в надежде хоть немного освежить мысли и успокоиться. Нужно решить, что для меня важнее: продолжение болезненных самокопаний из-за невозможности хоть как-то повлиять на решения Марвел или зыбкий шанс вступить в скользкое будущее, которое может принести как радость, так и боль. Готова ли я пустить в свою жизнь новых людей, таких хрупких, непостоянных и одновременно похожих на меня? Оказалось так просто привыкнуть к теплым объятиям, шумным компаниям за общим столом и звону столовых

приборов, что холодная безупречность превратилась в бельмо на глазу. Разве в доме идеальных ледяных изваяний можно вести себя по-прежнему после того, как на несколько самых приятных часов у меня появится шанс стать частью воображаемой любящей семьи, где родители не видят в поведении детей ничего сверхъестественного, где можно сохранить секреты, где на тебя смотрят, как на равную, а не желают безраздельно обладать.

Вода не сумела смыть мои тревоги, а линейка косметических средств с ароматом вербены разморила еще сильнее. И все-таки лучше лечь спать. Наутро я приду в себя, надену одно из очаровательных платьев и проведу чудесный день в кругу настоящей семьи, которой мне так сильно не хватает.

Я обещала Алексу написать, что добралась домой и теперь рылась в бездонной сумке в поисках телефона, но вместо этого на глаза попался тяжелый скетчбук. С какой-то неведомой целью я таскала его с собой каждый день. Как клеймо. Как непосильный, бесполезный груз.

На первой странице черной ручкой была обрисована двуглавая вершина горы Мак-Кинли, что прекрасно просматривалась из окна на кухне; Таня поставила там диван, чтобы я наблюдала за переменчивой погодой, когда хотела отвлечься и отдохнуть. В первый раз я нарисовала эти пики на салфетке, а потом бережно перенесла в новый блокнот — очередной подарок Марвел. «Mousekin Leigh» [1], — размашистым почерком Таня подписала имя владельца. Я сидела на кровати по-турецки, нависая над этим самым блокнотом и грозясь смазать рисунки падающими слезами. Щеки горели после душа, виски пульсировали, и мне все сильнее хотелось поскорее запрятаться под одеяло до самого утра. Вот только таким образом вряд ли бы удалось решить все мои проблемы.

_____

[1] Mousekin Leigh — Мышонок Ли.

_____

Я ужасно скучала. Стенания вызывали ощутимую боль, от которой хотелось выть, царапать, разбрасывать предметы. Страница за страницей, рисунок за рисунком, карандашный набросок, яркая наклейка, гербарий четырехлистного клевера, упаковка заморской сладости. Я будто вырезала из сердца воспоминания, заставляла себя вновь прочувствовать каждый день, чтобы найти ответ на единственный вопрос: почему она так просто оставила меня в прошлом? Не может быть, что после стольких лет я ничего для нее не значу! Для чего ей было так долго лицемерить, кутать в теплые шубки и покупать все новые и новые забавные вещицы?..

Должно быть в этот момент внутри меня надломилось нечто важное. Будто по щелчку пальцев слезы от досады переросли в истерическое исступление, а вырвавшиеся из-под контроля рыдания заставили встрепенуться бессмертных. Эсме оказалась в комнате раньше, чем я успела дотянуться до подушки, чтобы хоть немного приглушить страдания. Мокрые волосы разметались по одеялу, прилипли к щекам, обмотались вокруг шеи. Я не могла разобрать вопросы и неосознанно прильнула к холодной груди вампирессы, как только она попыталась меня обнять. Ведь если закрыть глаза, она окажется

такой же ледяной как и Марвел. И я смогу насладиться этим в последний раз, прежде чем отпустить навсегда.

Я не заметила, что ей удалось укутать меня в плед, чтобы оградить от обжигающего льда ее кожи и услышала тихое пение лишь когда из горла перестали вырываться жалкие всхлипы. Эсме успокаивающе меня укачивала и не отпускала от себя, даже когда надрывистый плач сменился на попытки схватить как можно больше воздуха и отпрянуть.

— Я так… так… со-соскучилась! — заикалась я, остервенело прижимая скетчбук к груди. — Она не звонит! Не пишет… Бросила меня… мама меня бросила! — бессильно взвыла я. — Всех потеряла… Никакой семьи не осталось…

Эсме терпеливо сносила мои рыдания, утирала щеки, придерживала голову, будто я была младенцем, пока в дверях комнаты с места не решался сдвинуться глава семьи — непревзойденный доктор Каллен. Разве он виноват в том, что пошел на поводу у женщины, которая неподражаемо-успешно сводила с ума мужчин добрую тысячу лет?..

— Мне так жаль… Так жаль, что я не могу заменить тебе Таню… — Эсме оставила леденящий поцелуй у меня на виске, и по телу прошла дрожь. И Таня не смогла заменить. Никто не заменит мне маму…

К моим губам стали подталкивать терпкий травяной чай, и я с благодарностью сделала несколько глотков, послушно закрывая уставшие глаза. Одна — не одна. Ненужная, но обо мне зачем-то заботятся. Жалкая. Поломанная. Опостылевшая.

— Дорогой, да у нее жар. — Я продолжала крепко обнимать бессмертное тело, слезы закончились, сил не осталось. Каменная ладонь приятно охлаждает горящий лоб, щеки, шею. Как же я устала… Совершенно не чувствую своего тела…

— Пускай отдыхает. Это от нервов, — тихий голос, мягкая постель, тепло и уютно. Мама поет колыбельную для Арчи, братишка сжимает мою ладонь, не хочет отпускать. Мы засыпаем с ним вместе.

***

Было тихо. Тихо и тепло. Из высоких окон разливался рассеянный свет, а тело, по ощущениям, превратилось в кокон для бабочки — сколько на мне одеял? Виски неприятно пульсировали, чувствовалась слабость, в горле першило. Неужели заболела?.. Где же тогда капельницы, роба и отвратительный больничный запах? Ах, Карлайл и Эсме ведь должны были улететь в гости… Однако перед этим они успели стать свидетелями моего истерического концерта; какой позор. Хорошо, что сейчас они благополучно несутся в два раза быстрее скорости звука над бескрайними землями США, а не бдят над моей постелью с миллионом вопросов. Но как бы стыдно мне не было, на душе стало гораздо легче без всех этих негативных эмоций.

Я сладко зевнула и потянулась, прежде чем начать выбираться из плена одеял. На тумбе белела небольшая картонная карточка с текстом: «Съешь меня, если чувствуешь себя нехорошо». Рядом стояло крохотное блюдце с двумя таблетками и высокий стакан воды. Заботливый Карлайл предугадал, что меня может немного расплющить после такой знатной истерики. Я безропотно выпила лекарство и несколько минут потупила в потолок, решая, ехать в гости или нет. Что будет больнее — отлеживаться дома в одиночестве или почувствовать себя частью настоящей семьи? Мэнголд обещал много еды и Бэтмена, а Эмметт решит, что я расклеилась, и начнет жалеть. А жалость делает меня еще слабее, чем я есть на самом деле; сироткой, которую неведомо зачем пригрели бессмертные алебастровые создания.