История Нового Каллена — Недосягаемая

ElleNikita

— Я обещала, что ты не доставишь проблем. Я гордилась тем, какая ты понимающая, как легко адаптируешься к таким новым и неожиданным жизненным обстоятельствам, — тихо начала она, так и не двигаясь с места. — Ни разу за всю нашу совместную жизнь ты не позволяла себе подобных выходок. А сейчас… — Ее глаза выглядели устало. Я не смогла удержать ее тоскливого взгляда и уставилась себе в колени.

— Я чувствую себя преданной, — холодно произнесла Таня и забила последний гвоздь в мой гроб. — Преданной самым родным человеком на свете. Мне за тебя очень стыдно, Мишель Элизабет.

Я не смогла сдержать истерического рыдания,

что рвалось из самого горла. Я не могла, не могла молчать, но человеческая речь была утрачена. Вместо нее вырывались неконтролируемые гортанные всхлипы, слезы застилали глаза. Я заламывала руки, металась по прохладной коже дивана, судорожно билась головой о деревянные подлокотники, будто размазанная по стенке этого самого дома непрошенная моль.

— С нее и так достаточно. Послушай меня, Таня. Я думаю, Лиззи осознала свою ошибку и больше не совершит никаких необдуманных поступков. — Карлайл все пытался урезонить мать, которая, похоже, так и не закончила топтать меня каблуками своих Лабутенов. — Тебе не стоит заканчивать на такой ноте… У нее истерика, дорогая.

Blue October — Hate me

Они принялись говорить между собой, а я закрыла звенящие уши ладонями. Отвратительно, что все в доме нас слышат. Все знают. Все согласны с авторитетами обеих семей, но никак не с моей незначительной мольбой. Никто не придет на помощь. Для них я такое же пустое место, как и семь миллиардов других людей на планете. Пустое место; даже не еда.

— Послушай меня сейчас очень внимательно, Лиззи, и как следует подумай над тем, что я скажу. — Ледяные ладони матери на моих запястьях вернули мне слух. Я затаилась, как пресловутый мышонок перед нападением кобры. — Я действительно понимаю, что ты все еще ребенок, подросток с бурлящими гормонами, или как там вас теперь называют. — Она сидела прямо передо мной и тщательно выворачивала меня наизнанку.

Я готова была простить каждое ее слово, каждый злой взгляд, броситься в объятия личной губительной кобры, предложить себя на обед. Пускай только она примет меня обратно в свою душу. Только не бросай меня, мама.

— Если бы ты так вела себя с нами после того, как я тебя нашла… — Она на секунду замолчала и словно прислушалась к чему-то. — Ты бы ни за что не осталась жить в нашем доме.

Рухнули стены. Рухнуло мое сердце. Рухнул мой мир. Мышонок скользнул вниз по склизкому пищеводу, а змея равнодушно зашелестела прочь по своим делам.

— Никто не захотел бы лишиться жизни из-за агрессивной, самовлюбленной и отвратительно грубой девчонки, которая не может держать свои чувства под контролем. — Таня выпустила меня, отошла прочь от дивана, и замерла вместе с моим разбитым сердцем в мраморных ладонях. — Так вот. В следующий раз, когда решишь прогуляться в соседний город без ведома твоих опекунов, когда будешь напиваться в компании малознакомых парней, сперва вспомни: чья голова полетит первой. Скорее всего моя, ведь это моя же наивность привела в мир человека. — Таня с ловкостью гимнастки подхватила свои вещи с кресла и устремилась на выход, оставляя меня одну наедине с весом сказанного. Казалось, воздух кабинета разрезает треск костей. Растерзанная душа. Разбитое сердце.

Карлайл явно был угнетен, но уже я не замечала его долгожданного сочувствующего взгляда. Я вылетела из кабинета, оглушительно хлопнув дверью. Слезы застилали глаза. Я двигалась по памяти, сшибая столики

с вазами и грозясь скатиться кубарем вниз по крутой лестнице. Вместо слов вырывались вой и рыдания, но я звала и умоляла, безуспешно бежала вслед за Марвел. Казалось, в этом мире не существовало больше ничего, кроме меня и исчезающей матери. На улице было холодно, накрапывал дождь, а по подъездной дорожке, шурша гравием, удалялась машина. Машина со всем, что осталось от моей жизни.

— Пожалуйста, вернись! — Я взвыла и упала на колени прямо на промерзшую землю, с рыданиями хватаясь за волосы и буквально разрывая криком лес, выплескивая всю боль, негодование, обиду, отвращение, ужас, суеверный страх, что несоизмеримым грузом давно лежали на моей душе.

Но она не вернулась. Густые деревья поглотили последнее мерцание фар. Меня оставили, одинокую, униженную, в слезах на подъездной дорожке у чужого дворца. Лучше бы она перегрызла мне глотку.

Я кричала так, будто мне в позвоночник всадили нож, словно без анестезии вырвали зубы, словно я в первый раз увидела короткую заметку в новостях об упавшем самолете: «Семь членов экипажа и сорок восемь пассажиров, находившихся на борту, погибли, четверо пропали без вести». По телу прошла ощутимая дрожь, и я впервые не сдержала внутреннюю мощь, впилась ногтями в землю и выпустила агонию, заставляя землю дрожать под ногами, деревья ходить ходуном, как во время страшного урагана.

Сила исчезла так же неожиданно, как пришла. Все мои силы вмиг оказались высосаны, как тот самый мятный смузи из прозрачного стаканчика. В ушах все звенело, как после мощного взрыва. Я осталась лежать на промерзлой земле, невидящим взглядом пытаясь вглядеться в насмешливые, вечные небеса.

***

Я чувствовала себя до странного болезненно в мягкой постели. Под ворохом одеял стало жарко, а высокие потолки будто надвигались на меня, заставляя метаться по постели в отчаянных попытках отогнать от себя яркие, пугающие картинки. Страшный сон с Таней в главной роли казался настолько реальным, будто всего несколько часов назад я чувствовала ее обжигающие холодом пальцы на своих запястьях, будто она действительно бросила меня здесь и исчезла среди крон высоких сосен и дубов.

Когда в голову ударило осознание реальности произошедшего, мне стало почти физически больно. На сгибе локтя красовался наполовину отклеенный полупрозрачный пластырь из госпиталя, на запястье болталась пластиковая бирка пациента, горло саднило от криков. Со всем размахом и эффектностью, правдивостью и бескомпромиссностью, приемная мать поставила меня на место. Даже рациональному и дальновидному доктору Каллену не удалось переубедить, умилостивить ее.

А теперь за окном сгущались краски приближающейся ночи.

Дверь в комнату отворилась, и я отвернулась в другую сторону, поджимая ноги в позу эмбриона и мечтая оставаться незамеченной как можно дольше.

— Пора просыпаться, Лиззи, — голос доктора, словно заржавелый кинжал, ощутимо врезался мне в спину, выводя на ней отвратительное слово: «Позор». Я лишь крепче обняла колени, зажмуривая глаза. Почему он не остановил ее?.. Почему даже не попытался?

Кровать прогнулась под его весом, и я напряглась.

— Таня оставила тебе письмо, — мягко произнес Карлайл. — А теперь тебе нужно поесть, организму необходимы силы, чтобы восстановиться после алкогольного отравления.