История Нового Каллена — Недосягаемая
Шрифт:
— Зачем вы все это делаете? — сломлено прошептала я. — Таня ведь смылась. Вам известно, как она относится ко мне на самом деле. Вам не для кого больше меня охранять. Вам вовсе не обязательно со мной возиться и дальше. — Я сжала в кулаке сбившиеся простыни. Слезы закончились, на их смену пришел острый цинизм. Ну и хорошо. Пасть еще ниже, стать еще более воспаленной и израненной у него под боком я не хотела.
— Не драматизируй, девочка. Прочти спокойно свое письмо, — тяжелая ладонь привычно коснулась моего плеча, и меня ощутимо передернуло. — Приводи себя в порядок и спускайся ужинать. Эмметт все твердит
Он обещал мне помочь. Но вместо благодарности и приятного опустошения в голове я чувствовала себя жалкой. Ненавистная жалость, бесполезная, великодушная и искренняя, обманчиво теплая, как стакан теплого молока с медом перед сном, как бисквитный торт с двенадцатью свечами, что держит в своих руках голубоглазый ангел, перепачканный мукой и взбитыми сливками.
Мои губы скривились в сухом рыдании, и я неуверенно потянулась в объятия Карлайла, стремясь вообразить на его месте кого-нибудь очень дорогого. Если не теплое детское тельце, то надежную материнскую нежность моей Марвел.
— Она… даже не попрощалась. Если Таня меня оставила, если она больше не вернется, я… — Доктор вздохнул и успокаивающе провел ладонью по моим волосам и спине.
— Успокойся. Я знаю Таню, и с уверенностью могу сказать, что она вернется. Ей нужно немного времени, чтобы остыть и решить все проблемы дома, — оборвал меня Карлайл и поднял мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза. — Мы со всем разберемся, и, что бы тебя не тревожило, я постараюсь быть полезным. Ты только не закрывайся, Лиззи. Позволь мне тебе помочь. В искренности нет ничего унизительного.
Я только печально кивнула и вздохнула. Хотелось простого, неизящного человеческого утешения. Забраться под обжигающий душ. Заполнить чем-нибудь теплым расстроенный желудок. Прочесть письмо, что уголком стояло на прикроватной тумбе. Оно явно было написано гораздо раньше, чем мать произнесла свою сокрушительную речь; но от этого становилось лишь тревожнее. В этих словах я явственно разгляжу то, что потеряла навсегда.
***
Горькие слова Тани крепко врезались в мою память, будто она аккуратно и упорно выцарапывала их на коре импровизированного дерева. У меня спирало дыхание, когда я осознавала, что мне еще только предстоит узнать содержание зловещего письма. Вряд ли сейчас я была готова еще раз прочесть о том, как разрушительна я в своих действиях, как заставила ее стыдиться, как она дает мне время на изменения: скажем, до выпускного в школе, до тех пор, пока я не буду зависеть от Ксанакса [3], чтобы просыпаться по утрам, и не растолстею на еде из кафетерия.
Если еще каких-то полчаса назад я хотела отвлечься просмотром гонки, то сейчас меня манило умиротворяющее одиночество в ворохе одеял. Казалось, можно бесконечно всматриваться в темные ветви деревьев, что мирно покачиваются от ветра, нагими кончиками деликатно касаясь окон. Голод я утолила водой из-под крана. Может, немного фальшивой ласки и пошло бы мне на пользу, но осознание вины сковывало по рукам и ногам, не позволяя сдвинуться с места.
_____
[3] Ксанакс — мощный антидепрессант.
_____
Когда в мою комнату ввалился жизнерадостный Эмметт с подносом,
— Эй, пап, а ты уверен, что мелкая была жива, когда ты к ней заходил? — загоготал Эмметт и с грохотом водрузил поднос на тумбу. — Подъем, Лиззи. Тут тебе передачка с чем-то очень мокрым и склизким от мамы, а еще у нас старт гонки через три минуты. — Вампир дернул за край одеяла, на котором я лежала, и прошествовал к телевизору, безошибочно угадывая канал с прямой трансляцией.
— Ты можешь и без меня посмотреть, не провалишься, — пробормотала я, и нехотя обернулась на манящий запах. На подносе обнаружился горячий куриный суп, и — я благодарно вздохнула — мои любимые домашние спагетти.
— Я и так всегда один смотрю, — с какой-то обидой протянул Эмметт. — Да и тебе хватит валяться тут и горевать о своей взрывоопасной мамуле. Теперь я вижу, в кого ты такая. Вот только Таня явно немного по-другому справляется с эмоциями. Она у нас играет в лесоповал, и чуть не помяла толстенным кедром весь гараж!
Я ошарашенно замерла с ложкой у рта и внезапно вспомнила, насколько сильная ярость бурлила внутри меня за секунды до того, как я отключилась прямо во дворе. Помнила, как из горла рвался мучительный крик, как ладони раскалились до неестественной температуры. И пошатнулась земля. Заскрипели ветви. Раздался треск.
— Это не Таня. Прости, — прошептала я и нервно сглотнула. Эмметт лишь отмахнулся и прибавил звук у начавшейся трансляции.
— Да ладно тебе. Выглядело офигеть как эффектно! Если ты так уж сильно чувствуешь себя виноватой, поможешь мне потом колоть дрова для камина, — добродушно отмахнулся вампир, и я безмолвно покачала головой. Мистер Непосредственность.
Горячий питательный суп и звук моторов высокоскоростных болидов немного меня успокоили. Эмметт без конца пытался переговорить комментатора гонки, одновременно успевая рассказать мне об их с Розали путешествии в ОАЭ несколько лет назад. Еще полчаса назад я была одна, совсем одна, а сейчас рассеянно вслушивалась в глубокий голос вампира и чувствовала себя чуть менее несчастной. Казалось, от письма в моих ладонях исходил жар и требовал поскорее разделаться с этой тайной и осознать, насколько все плохо на самом деле.
Увлеченный Эмметт не обратил внимания на шелест бумаги.
«Мышонку», — гласила надпись на обложке.
«Я более чем уверена, что через несколько часов нам с тобой предстоит весьма малоприятный разговор. Я по-настоящему зла и раздосадована, потому что считаю твое поведение совершенно недопустимым в современных реалиях. Потому, что больше всего на свете я боюсь тебя потерять.
Я готова пойти на многие вещи, чтобы обеспечить твою безопасность, чтобы создать тебе комфортные условия для жизни. Но за последнюю неделю ты вынудила меня основательно переосмыслить очень многое. Я внезапно поняла, что мой авторитет как матери не значит для тебя фактически ничего. Ты принимаешь мою ласку, но не мои правила. Это разозлило и напугало меня, ведь это значит, что я совершенно не могу на тебя повлиять; не знаю, как тебя контролировать. Каждым своим действием ты буквально проверяешь мои нервы на прочность.