История одного безумия
Шрифт:
Я увидел все это в видении… и осмелился говорить о том, что видел…
Люди станут собаками и будут поклоняться собакам…
Страх покорит и соблазнит горожан ложью… будут верить они не богу, а зверю, который станет преследовать трусливых и неспособных сражаться… будет убивать, молящих о спасении и защите, безоружных стариков детей, дев, не успевших родить…
То, что я видел в видении, я записал как скорбное песнопение…
И что?.. надо мной злобно и гнусно посмеялись…
Ополчились все на меня, как
Когда брань собралась в угрозу, я все бросил и ушел…
Я нашел укромное место на острове… жил в пещере с высоким сводом… пастухи прозвали меня Паном… они признали меня своим богом…
Я им поверил, служил им, пока не увидел на песчаном берегу среди утопленников вдову, она была беременна на седьмой месяце…
Ослепили она меня своей красотой…
Потом явились жены, все семь… Жанна выделялась среди них… она была в платье невесты…
Порыв ветра сорвал с нее платье…
Услышав мои шаги, она обернулась, вскрикнула и сокрылась в воде, а я остался стоять… стою неприкаянный, как будто в землю врос, корни пустил, и чувствую, как жены обвиваются вокруг меня, словно гибкие стебли виноградной лозы… притиснулись… лоно свое открыли… черную щель… и приняли меня обессиленного, опутанного безумьем…
Астма меня душила и почти удушила… разума вовсе лишила…
Мне показалось, что я снова родился, выпал из лона матери в пыль… мать родила меня на этапе… монах меня подобрал, спеленал, успокоил, дал грудь…
Я снова стал младенцем… я тянул руки к лицу монаха и вовсе его не боялся, хотя лицо его было исписано морщинами, а в глазах жил огонь…
Это был сон, морок…
Смеясь, жены бросились в зыби и стали кто нимфой, кто наядой, а кто и рыбой…
Я хотел стать тритоном, но остался на берегу, запел плач…
Не богом я был, а хромым и слезливым стариком…»
Размышления Бенедикта прервались… он умолк, увидел мать у рифов… в волнах она качалась нагая, слушала песни ветра и смеялась глазами…
Бенедикт растерянно смотрел на мать, позабыв слова плача…
«Это же мать… я узнал ее… ее трудно не узнать, тонкая, рыжая, грациозная… я помню, как выскользнул из ее лона, потом она ушла жить на небо, дети ее не заботили… и вернулась в видении мне, уже старику, не в состоянии быть даже ее сыном, сил нет…»
Ночь Бенедикт провел в пещере с матерью…
Утром он вернулся на дорогу, смешался с толпой беженцев от войны…
Ближе к вечеру кто-то окликнул Бенедикта… он обернулся и увидел Марка…
На слабых ногах, хромая, Марк пытался догнать его…
«Сознаюсь, я бежал от Марка…
На пароме я перебрался на другой берег залива и потерялся в переулках и тупиках города…
Я забыл, зачем вернулся в город, пострадавший от нашествия грязи, войны с собаками и прочих несчастий, предсказанных дядей и описанных им
Ночь я провел в руинах женского монастыря на ложе монахини…
Я спал и проснулся, выполз их руин и очутился в зарослях татарской жимолости…
Ветки и листья тесно переплетались, образуя полость, лоно… ни солнце не пробивалось туда, ни дождь…
Я незаметно выполз наружу и, увидев Марка и толпу людей, которых он собрал плачем…
Поодаль стояли машины с надписью «люди», оттуда, как горох, высыпали солдаты…
Я снова заполз в заросли, затаился, стал ждать…
Послышался шорох, чье-то дыхание…
Пес Пифагор заполз в мое убежище… заскулил, придвинулся ближе…
— Тише… молчи… откроешь всем мое убежище… они видят во мне не бога, шпиона бога, заговорщика… правда, заговорщики прячутся не в зарослях татарской жимолости, а в толпе, лукавят, притворяются, будто они заодно с толпой… а я вовсе не хочу стать героем смуты и хаоса… — шептал Бенедикт на ухо псу… — Однако пора нам покинуть эти дебри… да и толпа, кажется, расходится… эй, просыпайся…
Пятясь, Бенедикт выполз из убежища, потряс головой… пес за ним, тоже потряс головой…
Толпу уже окружали солдаты, сдвинули щиты…
Из толпы полетели в солдат камни, комки грязи…
Щиты загудели…
Толпа с воплями, гамом попыталась прорвать прогнувшийся строй солдат прямо посередине, но это была уловка… толпу, надеявшуюся победить, рассекли на части и заставили рассеяться…
На брусчатке остались раненые…
Вот один лежит неловко боком, стонет, дух испускает…
Вот другой, распростерся навзничь…
Третий скребет ногтями камни брусчатки в агонии…
Тела мертвых и раненных солдаты погрузили в машины…
Площадь опустела…
Туча с ливнем разогнала и собак…
Всех уцелевших и бегущих сопровождал молнии и гром с высей…
Бенедикт ощутил вкус крови на губах…
Камень пролетел мимо, только оцарапал щеку… боли он не почувствовал… еще один камень ударился в стену, и еще…
«Кажется, меня забрасывают камнями…» — подумал Бенедикт, протискиваясь в щель в ограде… — Пифагор, помоги, я застрял… за что-то зацепился…
Бенедикт услышал треск и очутился в воде… течение понесло его вниз, к каменному мосту и дальше, как и многих других…
На море был отлив…
Среди плывущих горожан были и утопленники…
Женщины плыли ничком, мужчины смотрели в небо, постепенно темнеющее…
Солнце погружалось в море…
Закат был кровавым…
Мертвые поплыли дальше, а живые выползали на берег, барахтались в осоке и тине…
Их ждали спасатели…
Бенедикт увернулся от багра спасателя, проплыл под мостом и скрылся в осоке…
Поодаль плескались дети… нагие они ныряли, прятались в воде и среди камней… дети играли в прятки…