История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе

Бухараев Равиль

С возвеличением Муниса власть в Халифате окончательно перешла к тюркской военной элите, и халиф стал игрушкой в руках Муниса и его тюркской гвардии. В 929 году, в результате поддержанного Мунисом дворцового заговора, сопровождаемого народной смутой, ал-Муктадир был ненадолго свергнут с трона, но сумел восстановить свою власть. Однако в 932 году Мунис уже открыто выступил против него, и незадачливый халиф погиб в сражении с войсками узурпаторов трона. А. Мец дает ал-Муктадиру как государственному деятелю весьма нелестную оценку, во всяком случае, по сравнению с его великими предшественниками, Харун ал-Рашидом, ал-Мамуном, ал-Васиком и другими аббасидскими халифами IX века:

«Почти двадцать пять лет просидел ал-Муктадир на троне, всего лишь дважды на каких-нибудь один-два дня свергаемый восстаниями, но все время под сенью неусыпной опеки своей матери. Принужденный своим окружением, он против ее воли и своего желания

предпринял свой единственный военный поход, где сам пал в суматохе сражения. Голова его была отсечена, и все одежды, в том числе плащ пророка, были сорваны с тела, так что какой-то солдат из сострадания бросил на него охапку травы, чтобы прикрыть наготу. Был он коренастым, скорее низкорослым, с кожей «цвета жемчуга», глаза у него были маленькие, но с большими зрачками; красивое лицо обрамляла роскошная рыжеватая борода. Все рассказы свидетельствуют о его великом добродушии. Когда везир как-то доложил ему, что он ежемесячно выплачивает по 300 динаров за мускус по статье бюджета «кухонные расходы», а халиф получает разве только самую малость в печенье (хушк нанадж), то халиф рассмеялся и запретил везиру вычеркивать эту статью расходов, говоря при этом: «Может быть, люди используют эти деньги на необходимые им издержки?» К тому же он был пьяница [107] ».

107

Hugh Kennedy, «The Armies of the Caliphs. Military and Society in the Early Islamic State”, Routledge. London and New York, 2001, p. 24.

На последнем замечании А. Меца, которое А. П. Ковалевский дополняет тем, что ал-Муктадира «редко можно было видеть в трезвом состоянии», и он «даже велел выбить медаль, на которой был изображен пьющим и играющим на струнном инструменте [108] », нужно остановиться чуть подробнее. По всей книге Адама Меца, да и не только в ней одной, встречаются упоминания о пьянстве в Халифате. Мы не станем отрицать, что подобные случаи в мусульманской империи бывали, так как мусульманское государство никогда не было государством святых, особенно с того момента, когда аскетическая демократия времен первых праведных халифов после смерти Али и воцарении Муавии I в 661 году сменилась в Халифате наследственной монархией.

108

Ковалевский А. П. Там же, с. 51.

Уже одно то, что верховная религиозная власть стала передаваться – вопреки требованиям праведности и верности духу ислама – попросту от отца к сыну, серьезно, хотя поначалу и не очень заметно, сместило акценты в сторону преимуществ мирского могущества. Последующие Омеййядские халифы уже не обладали ни прозорливостью, ни опытом, ни чувством справедливости, которыми обладал основатель династии Муавия I. Он все же был одним из первых мусульман, зарождающаяся вера которых не только освящалась, но и просвещалась присутствием самого Пророка.

Падение династии Омеййядов было в первую очередь религиозным падением, поскольку требование равной справедливости для всех слабело среди халифов и их сановников в той же мере, в какой слабели и упускались из виду все другие требования ислама. Однако сказанное вовсе не значит, что все Омеййядские халифы или все общество в целом лицемерили и смотрели сквозь палцы на порок пьянства, который был все же крайне редок среди мусульман.

Один из главных исторических авторитетов мусульманства, ибн Хальдун, признавая наличие этого порока, резко отрицает его проявления среди исторических личностей, особо известных своей религиозностью, в том числе, среди первых Аббасидских халифов. Он говорит, что приписывание этим людям порока пьянства, как и других излишеств, является искажением исторической правды, поскольку эти халифы никогда не пригубляли вина, но если и пили что-нибудь, помимо фруктовых вод и соков, то разве что сладкий ликер, сделанный из фиников. Искажения исторической правды, по его мнению, происходит и по лингвистическим соображениям, так как

«Использование термина хамр, «виноградное вино», вместо термина набиз, «финиковый ликер» возникает из-за его более широкого значения как «виноградный сок» и более широко в смысле «опьяненности» [109] ».

Вино действительно играет значительную роль и в мусульманской поэзии, однако это не означает, что все поэты ислама отличались неумеренностью возлиянияний. В суфийской поэзии вино ассоциируется с религиозным молитвенным экстазом, которое со стороны действительно может показаться сродни опьянению. Но подлинный восторг суфийской поэзии

проистекает именно от соприкосновения с Божественным, стремление к которому делает человека «меджнуном», то есть, обезумевшим от любви. Этот восторг не имеет ничего общего с влечением к вину, поскольку делает человека сопричастным вечности, а это – высокая опьяненность, не приносящая похмелья. Таким образом, вино в мусульманской поэзии – это символ среди многих других символов, и никак не может являться оправданием для будничного пьянства. В другом месте, касаясь пристрастия к вину, ибн Хальдун пишет:

109

Ковалевский А. П. том I, с. 36.

«Известно, что (халиф) Харун ар-Рашид дал согласие на заключение (поэта) Абу Нуваса под арест, пока последний не покается и не откажется от своих привычек, поскольку он слышал об излишнем пристрастии Абу Нуваса к вину. Сам ар-Рашид имел обыкновение пить финиковый ликер (набиз) в полном согласии с иракской (ханафитской и шафиитской) школой права, разрешение которой на употребление этого напитка хорошо известно. Однако его никак нельзя заподозрить в том, что он пил чистое виноградное вино. Глупым сообщениям на этот предмет нельзя доверять. Он не был человеком, который делает что-то запрещенное, что мусульмане считают одним из тягчайших смертных грехов. Ни один из ранних Аббасидов не имел ничего общего с излишествами и роскошеством в вопросах одежды, драгоценностей или пищи… Они пили только финиковый ликер, который, по их мнению, не был запрещен к употреблению. В связи с ними не может и возникать вопроса о пьянстве».

Как пишет лейденская «Энциклопедия ислама» в своей подробной статье о вине [110] , все правовые школы ислама, кроме ханафитской, полностью запрещали употребление не только вина, но и всех хмельных напитков. При всех практических нарушениях этого правила, связанных с нарастающей в мусульманстве распущенностью нравов, употреблять хмельные напитки не только из винограда, но и из пшеницы и ячменя считалось большим грехом. Предание о Святом пророке (мир и благословения Аллаха да пребывают с ним) говорит, что одним из признаков Судного Дня станет разрешение на употребление спиртных напитков, и последние поколения мусульман до прихода Махди будут свободно предаваться этому пагубному пороку.

110

Encyclopaedia of Islam, ibid., “Khamr”

Действительно ли нам довелось жить в Последние времена или нет, однако этот признак мусульманского светопреставления уже явно налицо. И, однако, принципиальное запрещение употреблять спиртные напитки для нравственного и физического здоровья мусульман при всех исключениях нельзя переоценить:

«Запрещение вина и спиртных напитков (согласно трем из четырех мазхабов) является одной из самых характерных черт исламского мира; его последствия нельзя переоценить. На них не оказывает серьезного воздействия тот факт, что прегрешение против этого запрета были, согласно литературным свидетельствам, многочисленными. Хвала вину, столь нередкая в доисламской поэзии, была одной из излюбленных тем и для мусульманских поэтов (ибн Му’тазз, Абу Нувас и другие); при дворе халифов на шумных пирах вино пили так, как будто никакого запрета не существовало вообще (см. «Тысяча и одна ночь»). Даже простые люди не всегда и не везде воздерживались от своего национального напитка, пальмового вина нескольких сортов… Вино занимает особое место в литературных трудах суфиев, где выражает собой один из символов религиозного экстаза. В этом отношении мусульманские мистики всего лишь переняли язык своих христианских и нехристианских предшественников. Уже в трудах Филона Александрийского (особенно в его трактате De Vita Contemplativa), религиозный экстаз сравнивается с опьянением».

И все же употребление вина, как всякое отклонение от законов Шариата, знаменовало собой начало общего упадка нравов в мусульманской общине, тон которому задавали сами поздне-аббасидские халифы. Ностальгия по «прекрасной эпохе» самого Святого Пророка (мир и благословения Аллаха да пребывают с ним) и первых праведных халифов ислама уже в IX веке давала себя знать – и не только в речах, проповедях, литературно-юридических и философских трудах мусульман суннитских толков, но и в эсхатологических ожиданиях. Например, в ожидании пришествия «Праведного Имама» со стороны шиитских толков. Шииты, в том числе самые крайние из них, исмаилиты и карматы, во всяком нарушении законов Пророка усматривали приближение Конца времен, не говоря уже о том, что они не признавали права на халифат ни за кем, кроме кровных потомков самого Святого Пророка по линии его дочери Фатимы. Так что употребление вина и излишества в одежде были для многих показателем все усиливающейся светскости мусульманской общины.