История русской литературы: 90-е годы XX века: учебное пособие

Минералов Юрий Иванович

Авторы детективов часто проявляют неумение писать человеческие характеры, заставляя своих героев в соответствии с назначенными им «ролями» скользить, как марионетки, от события к событию по выдуманному детективистом сюжету. Здесь же перед нами произведение настоящего писателя, в котором помимо необходимого детективу по жанровой его природе динамичного действия есть психологизм, есть яркая характерность, есть люди с их внутренним миром. «Московский душегуб», подобно двум вышеразобранным романам, «подсвечен» и интонирован взявшей в полон почти всю современную литературу иронией, но и она тут в общем к месту. Читатель встретит здесь, например, имена некоторых гигантов мысли и отцов нашей демократии, которых авторская воля делает «знакомцами» и «приятелями» негероических «героев»

этого романа о мафии. Но жизнь своим ходом, к сожалению, подтверждает, что и такое «приятельство» – не одна лишь фантазия художника. Нет, не пустое дело – хорошая беллетристика!

Историческая тематика для русской прозы традиционна. В XX веке Вяч. Шишков, Ю. Тынянов, О. Форш, В. Язвицкий, В. Ян и др., а в нынешнее время Д. Балашов, В. Пикульи др. разрабатывали ее как в философски-серьезном, так и в приключенческом варианте. Яркая повесть нижегородского прозаика Михаила Крупина«Самозванец» (1994) обнаруживает основательную историческую и историко-этнографическую эрудицию автора. Вместе с тем повесть тяготеет к авантюрно-приключенческому сюжетному развитию (именно такой подход к художественному изображению истории преобладал в литературе 90-х годов).

Самозванец – это Григорий Отрепьев. Здесь данный исторический деятель предстает как предприимчивый и сметливый, находчивый и удачливый обаятельный плут. Повествование о его невероятных похождениях ведется с юморком; присутствуют даже использованные когда-то Пушкиным в «Борисе Годунове» образы Варлаама и Мисаила (здесь – это давние приятели Гришки, осведомленные о его дерзком замысле выдать себя за царевича).

Писатель не согласился с расхожей легендой о романтической любви самозванца и Марины Мнишек. В повести девушку зовут Марианна, и она отнюдь не красавица:

«Невысокая, щуплая, дочка самборского старосты сильно напоминала его общим видом лица. Нос – лопаткой, змеиной головкой, малый ротик, поджатые тонкие губы. Подбородок широким углом и широкий разумно мечтающий лоб. Лишь глаза Марианны, и в действительности неземные, венисово-лунно-стальные, особенные, озаряли порою играющим светом эти блеклые черточки, – самовластно, рискованно соединяли все линии.

На балах… сердце панны вдруг стало (без спроса ее) вырабатывать яд. Вместе с тем в юном сердце, лишенном горячих приманок (а с ними и бурь благотворных – лекарства от спеси), воспиталась заносчивость самая дикая, запеклась жажда неограниченной власти. И когда Марианна, приехавшая из Заложниц в Самбор по срочному зову отца, услышала о грозящей себе помолвке с московским царевичем, она испытала какое-то смешанное ощущение: в нем и радостный девичий трепет, и ужас при мысли о неотесанном претенденте ни в какое сравнение не шли с тем огромным, мистическим чувством объятий фортуны, пониманием чудной возможности стать исторической гордой персоной, царицей в бескрайней стране, там, где власть государей священна. ‹…›

Лишь бы Углицкий выиграл царство! Но отец и князья Вишневецкие зря не пригреют и мухи – знать, жених проберется к престолу, а уж там будет видно, кому из них править страной».

Мнишек-папа сватает дочь в этой повести совсем как князь Василий Курагин буквально толкает Элен замуж за Пьера Безухова в «Войне и мире» Льва Толстого. Тут подражания никакого нет, просто ситуации складываются однотипные, так что оба родителя выписаны как аферисты и интриганы.

В повести много колоритных фигур, немало с выдумкой построенных сцен, неожиданных поворотов сюжета. Поскольку первый самозванец – фигура таинственная, о которой историкам известно немного, простор для писательского воображения чрезвычайно широк.

Отлично выписан образ воеводы Петра Басманова (он успешно громил самозванца, но после смерти Бориса Годунова в итоге сложных раздумий перешел на его сторону). То же в смысле выразительности характера можно сказать про донского атамана Корелу, младшего Мнишка – Стася – и еще многих героев Крупина. Слог у автора весьма выразительный.

Повесть М. Крупина

издана в Нижнем Новгороде, из-за чего центральный читатель мало с ней знаком. Между тем это талантливое произведение.

Можно указать и на другое интересное произведение 90-х годов все о том же историческом периоде – изданный в Москве роман Владимира Куковенко«Смутное время» (1996). Интонационно он не похож на повесть М. Крупина: шутливый тон чужд автору, пытающемуся всерьез разобраться здесь в скрытых причинах русской трагедии начала XVII века. Но обе книги знаменательны именно близостью тематики. Видимо, сегодня события того далекого времени чем-то неуловимо напоминают писателям какие-то современные перипетии.

Само собой, в 90-е годы, как и во все времена, литература – по-прежнему зеркало общества, его образ, из которого проступают беды и боли, дела и заботы страны, народа и, как итог, – человеческой личности. Примерно так же приходится сказать о «Предисловии» Сергея Залыгина(Новый мир. – 1998. – № 2). Сюжет состоит в том, что некий современный писатель Н. Н. носится с замыслом романа «Граждане». По этому поводу он ведет тягучие «внутренние» беседы с воображаемым писателем М. М. Беседы, говоря без иронии, глубокомысленные, но изрядно затянутые и немного монотонные. Кроме того, по мере чтения этих бесед и личных философствований Н. Н. становится все яснее гражданская бесхребетность данного литературного героя (так его образ «выстроен» автором). По сути, именно личная бесхребетность (а не сложность избранной темы и не всевозможные «экзистенциальные тонкости», обсуждаемые в диалогах с М. М.) мешает Н. Н. сочинить своих «Граждан»!.. Впрочем, последнее, возможно, и задумано писателем. Но тогда авторское отношение к персонажу могло бы быть более зримым, выраженным, на что есть многие общеизвестные профессиональные приемы…

«Этого не было» Леонида Бородина(Юность. – 1998. – № 4) берет за душу своей человеческой искренностью. У каждого в детстве было что-то такое, что в зрелом возрасте страшно хотелось бы изменить, – да увы, уже нельзя. Но своему ныне немолодому герою Л. Бородин дает такую возможность, средствами литературной фантастики перенеся его в детство, – как раз в тот момент, когда он одиннадцатилетним мальчишкой легкомысленно совершил гадкий и непоправимый поступок по отношению к своему отцу, инвалиду войны. Сейчас герою удается вмешаться в те события… Доброе, даже трогательное произведение.

Вместе с тем в литературном плане «Этого не было» держится на ставшем с конца 80-х годов расхожим, не раз повторенном разными авторами приеме «перехода в прошлое». Почему-то всякий раз – это грань 40-50-х годов. Возможно, отчасти потому, что это как раз годы детства многих авторов. (Даже и неплохой фильм с данным сюжетным трюком есть – «Зеркало для героя»). Однако та эпоха послевоенного бурного восстановления страны чем-то притягательна и с объективной точки зрения. Антураж тоже кочует из произведения в произведение: сталинские портреты, энергичные лозунги, детали тогдашней послевоенной бытовой неустроенности и др. Как же без этого, возразите вы. Надо со всем этим, но по-своему. Визиты в послевоенное детство очень трудны для истинно творческого воплощения. Однако в 90-е годы ностальгия по тем временам весьма симптоматична.

«Два рассказа» Бориса Куркина(Наш современник. – 1999. – № 2) тоже характерны для настоящего времени с его бедами и заботами. Внешне они интонационно разнородны. Герой рассказа «Доходяга» – израненный отставной полковник Глеб Александрович Широков, который сражался и во Вьетнаме, и в Афгане, и в Приднестровье, и в Чечне, пережил «пару семейных катастроф», а теперь, в холостяцком своем одиночестве, сражен инсультом и оказался в больнице без видимых надежд на выздоровление. Он, однако, поднялся, и подняла его любовь к женщине-врачу. Только не получилось настоящего «счастливого конца». Героиня оказалась не одинокой женщиной, как думалось полковнику, а заботливой женой при парализованном муже…