История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
Обломов– совсем другое дело. Это великая книга. Избитая точка
зрения учителей и профессоров литературы – что Гончаров «великий
стилист и великий объективныйживописец реальности» – до
смешного неверна. Все как раз наоборот. Проза Гончарова – это
золотая середина, как и аксаковская и тургеневская, но в то время как
у Аксакова и Тургенева соблюдено чувство меры в аристотелевском
понимании,
смысле слова. В его прозе нет ни прекрасной полноты и щедрости
Аксакова, ни грации и нежности Тургенева. Что касается
объективности, то Гончаров был так же неспособен заглянуть в
другого человека, как до него Гоголь. У него был глаз и была
способность к самоанализу. Он умел видеть и регистрировать
внешнюю жизнь и умел извлекать из своего внутреннего «я» более
или менее сублимированные отражения. Величайшее из них –
Обломов. Обломов более чем персонаж: это – символ. То, что он
написан только с помощью скромных, чисто реалистических средств,
еще усиливает этот символизм. Совершенно очевидно, что он был – и
немедленно был признан – воплощением части русской души, точнее,
части души русского дворянства – ее лености и неспособности к
действию. У него высокое нравственное чувство, он открыт для
широких замыслов, но неспособен ни к труду, ни к дисциплине.
Часть романа, первой появившаяся в печати, – Сон Обломова– это
широкая, обобщающая картина жизни русского поместного
дворянства, та почва растительного комфорта, без труда
приобретенного богатства и полной безответственности, которая
взрастила Обломова. Сон Обломовасодержится в первой части
романа, наиболее всем знакомой и чаще всего комментируемой. Мы
видим Обломова в его петербургской квартире – видим, как он
проводит день, частью в постели, частью в халате. Медлительный,
сознательно-неторопливый рассказ еще усиливает впечатление
безнадежности и невозможности выбраться из обволакивающей
вязкой лени. На то, чтобы встать с постели, Обломову требуется
целая глава. Цитируя мисс Харрисон, скажем, что его просторный
халат доминирует над всем романом как «ибсеновский символ»
«невозможности физического и психологического приведения себя в
порядок». Слуга Обломова Захар полностью гармонирует со своим
хозяином. Затем вводится контраст – практичный и энергичный
Штольц (показательно, что он – полунемец), апостол труда и
действия. Тут-то и выявляется умственная и нравственная
несостоятельность Гончарова: Штольц безнадежно неинтересен и
лишен объемности.
на стороне Обломова, но Гончаров – бюрократ и литератор, стараясь
наградить своего героя – Штольца – всеми положительными
добродетелями, которые мог придумать, только проявляет
собственную мелкость. Во второй части у Обломова роман, из
которого ничего не выходит, потому что он не в состоянии вырваться
из ярма своих неряшливых привычек и в конце концов вызывает
отвращение у своей многотерпеливой дамы. Как и все любовные
истории, написанные Гончаровым, несмотря даже на ее
автобиографичность, эта история очень несовершенна, и ее героиня
так же неубедительна, как Вера из Обрыва. Третья и четвертая части
не так часто цитируются и читаются в школе, однако они
несомненно – высочайшее достижение Гончарова. Обломов, все
более и более предающийся своему распущенному безделью, в
котором всегда таится отравленное жало недовольства собой, уходит
от общества. Его квартирная хозяйка, необразованная молодая
женщина Агафья Михайловна, любит его и становится его
любовницей. Она любит его искренно и трогательно, но подчиняется
своим родичам, бессовестным негодяям, эксплуатирующим любовь к
ней Обломова, чтобы шантажом и выманиванием завладеть всем его
имуществом. Несмотря на энергичное вмешательство как всегда
энергичного и делового Штольца, Обломов погружается все глубже и
глубже в тину своего нового окружения и умирает в объятиях Агафьи
Михайловны, к ее отчаянию и радости ее родственников. Атмосфера
неизбежного рока, постепенно сгущающаяся над Обломовым,
необратимое воздействие засасывающей его тины переданы с
истинно поражающей силой. Русская реалистическая литература
богата мрачнейшими историями, но нигде (за исключением великого
романа Салтыкова) не было превзойдено в этом отношении великое
достижение Гончарова в третьей и четвертой частях Обломова.
Гончаров, как Аксаков, и более, чем Тургенев, выражает
тенденцию русского романа обойтись без увлекательного сюжета.
В Обломовенет ни событий, ни приключений; они есть в Обрыве, но
рассказаны в такой плоской и инфантильной манере, что лучше о них
вовсе не говорить. У него существует лишь постоянное, постепенное
разворачивание неизбежного. Это то, что мисс Харрисон назвала
тенденцией русского романа к «несовершенному виду» – т. е. к той