История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1
Шрифт:
фактическим главой петербургской литературы, и его суждения и
решения имели силу закона.
Первые годы царствования Александра II были временем
расцвета популярности Тургенева. Никому так на пользу не пошел
прогрессистско-реформистский энтузиазм, овладевший русским
обществом, как ему. Он стал признанным выразителем
общественного мнения. Его идеи казались равнодействующей
всеобщих устремлений. Он касался именно тех струн, которые
будили отклик
обличил крепостное право; в Рудине(1855) поклонился идеализму
старшего поколения, одновременно вскрыв его непрактичность; в
Дворянском гнезде(1858) прославил все, что было благородного в
православных идеалах старого дворянства; в Накануне(1860) сделал
попытку написать героическую фигуру девушки нового поколения. О
нем не спорили. Добролюбов и Чернышевский, вожди передового
направления, избрали его творчество для текстов своих журна лист-
ских проповедей. Его искусство отвечало потребностям каждого. Оно
было гражданственным, но не «тенденциозным». Оно описывало
жизнь, какая она есть, и говорило о самых жгучих вопросах
сегодняшнего дня. В его произведениях все было правдой, и вместе с
тем они были исполнены поэзии и красоты. Они удовлетворяли и
левых, и правых. Это был тот средний язык, средний стиль, который
тщетно искали в сороковые годы. Он одинаково избегал бездн
гротескной карикатуры и сентиментального «человеколюбия», он
был совершенен. Тургенев был очень чувствителен к своему успеху,
особенно к похвалам молодого поколения и прогрессивного
общественного мнения, выразителем которого он казался и
стремился быть.
Единственное, в чем его упрекали (скорее даже не его, а
поскольку все свято верили в фотографическую верность, с которой
Тургенев изображал русскую жизнь, то виновата была именно эта
жизнь), это в том, что, создав столь прекрасную галерею героинь, он
не создал русского героя; было отмечено, что когда он захотел
показать человека действия, выбрал для этого болгарина (Инсарова в
Накануне). Поэтому критика предположила, что, по мнению
Тургенева, русский герой невозможен. И тут Тургенев решил
исправить этот недостаток и создать настоящего русского человека
действия – героя молодого поколения. Он сделал им Базарова, героя-
нигилиста из Oтцов и детей(1861). Тургенев создавал его с
любовью и восхищением, но результаты оказались неожиданными.
Радикалы были возмущены. Это, говорили
герой. Этот нигилист со своим воинствующим материализмом, с его
отрицанием всех религиозных и эстетических ценностей, с его верой
только в лягушек (препарирование лягушек было мистическим
ритуалом для дарвинистского натурализма и антиспиритуализма),
есть карикатура на молодое поколение, сделанная в угоду
реакционерам. Радикалы устроили настоящую травлю Тургенева,
объявив, что он «исписался». Правда, немного позже самый молодой
и крайний из радикалов, блестящий критик Писарев, отменил
приговор своих старших собратьев, принял название «нигилист» и
признал в Базарове идеал, которому надо следовать. Но это позднее
признание со стороны крайне левых не утешило Тургенева и не
залечило глубокой раны, нанесенной ему приемом, который встретил
Базаров у старших радикалов. Это был для него удар в самое сердце;
он решил навсегда покинуть Россию и русскую литературу. Он был за
границей, когда появились Отцы и детии началась его травля. Там
он и остался, под сенью г-жи Виардо, сначала в Баден-Бадене, а
после 1871 года – в Париже, возвращаясь в Россию только изредка и
на короткое время. Решение оставить литературу было высказано в
фрагменте лирической прозы под названием Довольно, где он дал
волю своему пессимизму и разочарованию. Однако литературу он не
оставил и продолжал писать до самой своей смерти. Но в огромном
большинстве своих поздних произведений он отвернулся от
современной России, которая ему опротивела из-за своего
непонимания, и обратился к временам своего детства, к старой
дореформенной России. Большинство его произведений после
1862 г. – это или откровенно мемуары, или сочинения, построенные
на материале прежнего опыта. Но тем не менее он не хотел
смириться с участью писателя, пережившего свое время. Еще два
раза он обращался к проблемам дня в своих больших романах.
В Дыме(1867) он дал полную волю своей желчи и обиде на все
классы русского общества; в романе Новь(1876) попытался создать
картину революционного движения семидесятых годов. Но оба
романа только выявили его все возрастающее отчуждение от России,
первый своей бессильной горечью, второй – недостаточной
информированностью и отсутствием всякого чувства реальности в
изображении могучего движения семидесятых годов. Однако