История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2
Шрифт:
самые грубые и непристойные свои «образы» рядом с высокими и
патетическими. Некоторые имажинисты были просто «хулиганами», но в
других ясно ощущался трагический надрыв(используя слово Достоевского).
Они, как человек из подполья, чувствовали нездоровую тягу к грязи, унижению
и страданию.
Самый «достоевский» из этих поэтов – Рюрик Ивнев, которому, несмотря
на истеричность его вдохновений, иногда удается дать
пронзительное выражение, особенно в стихах о трагической судьбе России,
которые неожиданно напоминают ахматовские.
7. Начало футуризма
Русский символизм вел свои традиции от иностранных источников, но,
в конце концов, развился в национальных масштабах.Русский футуризм не
имеет ничего общего с итальянским движением того же имени, кроме самого
имени. Это самое отечественное движение в развитии русской литературы.
Если пришлось бы обязательно искать западное движение, больше всего
напоминающее первые шаги русского футуризма, я бы указал на французский
дадаизм, который, однако, начался позже (1919–1920). В дальнейшем русский
футуризм сделался очень многосторонним, и между такими поэтами, как
Хлебников, Маяковский и Пастернак мало общего, кроме желания бежать
прочь от поэтических условностей прежних лет и проветрить поэтический
словарь.
В целом о творчестве русских футуристовможно сделать следующее
заключение:
они продолжили начатую символистами работу по революционному
преобразованию метрических форм и открытию новых возможностей
русской просодии;
боролись против символистской идеи о мистической сущности поэзии,
заменяя представление о поэте как священнослужителе представлением о
поэте как о работнике, ремесленнике;
163
трудились над разрушением поэтических канонов прошлого, отлучая
поэзию от того, что традиционно считалось поэтическим, от всякой
традиционной и идеальной красоты;
и работали над созданием нового языка, свободного от эмоциональных
ассоциаций принятого тогда языка поэзии.
Русский футуризм начался в 1910 г., когда появилось ныне знаменитое
хлебниковское этимологическое стихотворение, которое
собой цепь свеже-отчеканенных производных от слова «смех».С 1911 по
1914 гг. футуристы изо всех сил старались «эпатировать буржуа» своими
агрессивно-нетрадиционными публикациями, выступлениями и даже внешним
видом (они, например, рисовали у себя на лице картинки). К ним относились
как к сумасшедшим или наглым хулиганам, но вскоре их принципы и
произведения наложили свой отпечаток на других поэтов, и футуристы быстро
стали самой сильной литературной группой в стране. Нет сомнения, что их
революционная работа по омоложению мастерства и подрыву мистической
торжественности символизма укрепила и оздоровила русскую поэзию, которая
проявляла опасные симптомы анемичности, возникшей от слишком духовной и
бесплотной пищи.
Все те, кто был отброшен «буржуазной» литературой, нашли
пристанище у футуристов. Многие из приставших были просто
незначительными и амбициозными стихоплетами. Но они сберегли память
об одной, по крайней мере, действительно интересной писательнице, –
Елене Гуро(умерла молодой в 1913 г.). Ее тонкие и точные свободные стихи и
великолепная легкая проза прошли для символистов незамеченными. Две ее
книжки Шарманка(1909) и Небесные верблюжата(1912) – это страна чудес по
мягкому и неожиданному выражению тончайшей ткани переживания. Они
никогда не перепечатывались и теперь практически недоступны. Конечно же,
их когда-нибудь откроют и их автор займет подобающее ему место.
Основателем русского футуризма был Виктор (или, как он себя
переименовал, Велемир) Хлебников(1885–1922), умерший в крайней нищете
в то время, когда его друзья были на высоте известности и официального
фавора. Это необычайно интересная и оригинальная фигура. В отличие от
других футуристов он был своего рода мистиком, вернее – у него мистико-
реалистическое мышление первобытного человека. Но его мистицизм был
мистицизмом вещейи слов, а не идей и символов. В жизни он был до странного
суеверен, в стихах он, скорее, заклинатель, играющий с языком, чем то, что мы
понимаем под словом «поэт».
Слова и формы для него вели самостоятельное существование, и делом его
жизни было создание нового мира слов. У него было глубокое, первозданное