История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953-1993. В авторской редакции
Шрифт:
Большой внутренней скромностью отмечены герои романа Акулова. Вспомним хотя бы пулемётчика Алексея Колосова. Эпизодическая фигура, действующая всего лишь в нескольких сценах, но забыть его трудно. Совсем молоденький, костлявенький, в чём только душа, как говорится, держится, а сколько ярости в нём, какая ненависть клокочет в его душе. Накануне боя он случайно поранил себе ногу, но стыдно ему идти в санчасть. А тут ещё тот же Минаков спиртом протёр ему рану да и посоветовал самую малость принять внутрь.
Алексей Колосов в бою показал несгибаемую силу, воинское мастерство, мужество. В самую тяжёлую минуту дрогнул даже Пётр Малков, не боявшийся ни пули, ни смерти, Колосов только крепче сжал рукоятки своего «максима», метким огнём беспощадно поливал врагов.
В ходе
Немцы, обращаясь к русским бойцам и командирам в самом начале войны, советовали им сложить оружие, вернуться к своим заводам и пашням: «Вы, русские, – храбрые воины, и мы уважаем вас… Свободные немцы хотят видеть свободными великий русский народ и его прекрасную Родину». А в это время Геббельс обращался к солдатам: «Дикий фанатизм, с которым сопротивляются русские, очень дорого обойдётся им. Мы всё больше и больше ожесточаемся, и надеяться России решительно не на что: милость и великодушие, свойственные победителям, вряд ли заговорят в сердцах немецких солдат. Но это обстоятельство во многом и облегчит нам проведение и военных и административных мер на Востоке, так как каждый немец будет сознательным и стратегом и судьёй в завоёванной России. Жестокость наших войск в России неизбежна и оправданна. Война для солдата – это время мужания и подвигов. И отныне доблесть вашу Германия измеряет количеством убитых русских».
В самом начале романа тема России звучит несколько приглушённо. Со знанием всех обстоятельств того времени писатель развивает эту тему в романе. Сначала только командиры говорили: нужно внушить каждому солдату, что он и есть та сила, которая способна решить судьбу России. Рядовые вначале мало ещё говорят об этом. Только всерьёз столкнувшись с грозным противником и ощутив на себе всю силу его удара, задумались бойцы о судьбе России и всего русского народа, а вместе с этим почувствовали ответственность и за великое содружество советских наций.
Во второй части романа тема отечества развивается, крепнет, становится центральной. Всего лишь несколько месяцев проходит, а бойцов и командиров не узнать, так они изменились, окрепли духом, научились не только воевать, бить фашистов, но научились и думать. На процессе духовного пробуждения писатель останавливается так подробно не случайно: если уж такие, как Охватов, стали активными, смелыми, сноровистыми, думающими, то нет оснований беспокоиться о победе над фашизмом. Значит, весь народ осознал свою ответственность за всё происходящее.
Приведём любопытный эпизод из жизни литературной критики. О только что рассказанной выше литературной жизни автор этой книги подготовил сборник статей «Россия – любовь моя», из издательства «Московский рабочий» в середине 1972 года сборник ушёл в цензуру, автор отправился в Крым, в Коктебель. Но беспокойство о книге не оставляло его. Вскоре выяснилось, что у Главлита есть претензии, заставили убрать несколько страниц текста. Какие это страницы? Может, как раз эти 3—4 страницы и содержали в себе то, ради чего создавалась книга… Горькие переживания автора, который ничего не может сделать для спасения своей литературной позиции… Но 3—4 утраченные страницы – это, оказалось, мелочи… Редактор сборника Николай Далада сообщил, что цензура убрала статью «Два мира Михаила Булгакова», многострадальную, снятую из журналов «Волга» и «Молодая гвардия».
Автором книги тут же была отправлена телеграмма директору издательства Н.Х. Еселеву и главному редактору Мамонтову: «ВОЗРАЖАЮ ПРОТИВ СНЯТИЯ СТАТЬИ ДВА МИРА МИХАИЛА БУЛГАКОВА», одновременно послав телеграмму секретарю ЦК КПСС Демичеву:
«Секретарю ЦК КПСС П.Н. Демичеву:
ПРОШУ ВАШЕГО ВМЕШАТЕЛЬСТВА НЕМОТИВИРОВАННО СНЯЛИ СТАТЬЮ ДВА МИРА МИХАИЛА БУЛГАКОВА МОЁМ СБОРНИКЕ СТАТЕЙ ПОДГОТОВЛЕННОМ ИЗДАТЕЛЬСТВОМ МОСКОВСКИЙ РАБОЧИЙ ПЬЕСЫ БУЛГАКОВА ИДУТ ТЕАТРАХ КНИГИ ЕГО ЧИТАЮТ ТЫСЯЧИ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ ЗАЧЕМ ЖЕ ЛИШАТЬ МОИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
Наивная попытка защитить свой сборник ни к чему не привела. Н. Далада пытался успокоить: хорошо, что весь сборник не запретили, а теперь, дескать, пойдёт в печать, не горюй, сборник получился… Так что пребывание в Коктебеле – не без горечи…
Владимир Степанович Семёнов, сменивший автора этой книги в журнале «Молодая гвардия», рассказывает некоторые подробности о юбилейном праздновании «молодогвардейцев»:
«Дорогой Виктор Васильевич!
Как ты, наверное, уже слышал, наш журнал наградили орденом Трудового Красного Знамени. Так как в этом заслуга есть и твоя, то я тебя и поздравляю. Недавно у нас были празднества: 31 мая – в ЦДЛ, доклад Ан. Иванова серьёзный и точный о всём пути журнала; 2-го – банкет в Архангельском. Был известный тебе Закруткин, он неплохо поёт казачьи песни. Кстати, вечер в ЦДЛ прошёл отлично, зал был полным. Выступали В. Чуйков, Ан. Софронов, А. Караваева и многие-многие другие…»
Всего лишь год тому назад два отдела ЦК КПСС были озабочены тем, что Ю.В. Никонов и В.В. Петелин работали в журнале «Молодая гвардия», на Секретариате ЦК КПСС Л.И. Брежнев и его секретари согласились, что «Молодая гвардия» совершила ошибки идеологического характера, поддерживая патриотические и славянофильские позиции, а теперь, словно позабыв об этом решении, награждают журнал «Молодая гвардия» орденом. Пути Господни действительно неисповедимы, никто сегодня не знает завтрашнего дня. Таковы у нас были руководители страны и правящей партии.
В конце 50-х годов Константин Воробьёв написал повесть «Убиты под Москвой» – о роте кремлёвских курсантов, оказавшихся осенью 1941 года в окружении, «о преодолении ими курсантских иллюзий, отрывавших воина от действительности. Эта моя рота дралась, как я понимаю, не только мужественно и самозабвенно, но и рыцарски красиво», – писал К. Воробьёв в своих воспоминаниях «Вызывает Твардовский» (1973). Почти два года К. Воробьёв пытался напечатать свою повесть, в редакциях журналов и издательствах отказывали, утверждая, что такой войны, как она описана в повести, не было. А К. Воробьёв описал такую войну, в которой сам участвовал. После всех мук и страданий К. Воробьёв послал повесть в журнал «Новый мир». Через семнадцать дней из журнала пришла телеграмма: Твардовский вызывал в журнал, командировочные оплатят в журнале. «Меня обнадёживающе поразила в редакции атмосфера сосредоточенной вдумчивости и задушевности в обращении с авторами, – вспоминал К. Воробьёв, – какая-то прочная литературная порядочность в доверии к ним со стороны рядовых сотрудников… Александр Твардовский принял меня в два часа дня… Он поздоровался со мной сдержанно и даже чуть-чуть важно, и я обратил внимание, что ладонь у него узкая, длинная, аристократическая. На нём был элегантно просторный тёмно-коричневый костюм с депутатским значком на лацкане пиджака, и это, его депутатство, окончательно рассеяло все мои иллюзии, ибо я подумал, что государственный человек должен быть строг вообще. У нас тогда выдалась небольшая пауза: я внутренне напрягся, готовясь к последнему и уже непоправимому горю, а Александр Трифонович, возможно, просто ждал звука моего голоса. Я, однако, глупо молчал, и тогда он, оставаясь строгим и важным, сказал сам:
– Константин Дмитриевич, в своей повести вы сказали несколько новых слов о войне. Повесть мы решили печатать в одном из ближайших номеров…
Я тогда позорно оконфузился. Я заплакал, стыдясь и пытаясь спрятать глаза от Твардовского. Александр Трифонович молчал, глядя мимо меня в окно, – давал мне возможность, как я понимаю сейчас, привести себя в порядок, – но тогда мне почему-то подумалось, что он уважает мои слёзы, раз молчит, и от этого они были горше и отрадней.
«Убиты под Москвой» появились в «Новом мире» в феврале 1963 года» (Воспоминания об А. Твардовском: Сборник. М., 1978. С. 271—272).