История Великобритании
Шрифт:
На другом конце социальной лестницы находились король и небольшая группа могущественных людей – все они являлись рантье, которые жили на доходы от своих больших земельных владений. Менее двухсот представителей светской знати и приблизительно сотня церковных феодалов (епископств, аббатств и монастырей) делили между собой около трех четвертей всех богатств страны, означенных в «Книге Страшного Суда». Эти люди – в юридической терминологии они были известны как королевские держатели – имели собственных арендаторов. Состоятельный барон, такой, к примеру, как Уильям де Уоррен, жаловал держания стоимостью около 540 фунтов с владения, оцениваемого на сумму свыше 1150 фунтов. Некоторые из этих субарендаторов фигурируют в описании как рыцари, а их владения – как рыцарские лены. (Хотя многие рыцари были не богаче самых богатых вилланов, они жили в более тесной связи со своими землевладельцами (lords) и поэтому принадлежали к другой социальной группе.) Остальные владения королевских держателей – примерно между половиной и тремя четвертями – сохранялись землевладельцем в качестве домена. И от этих домениальных земель землевладелец получал главную часть своего дохода и продуктов. Монастырское хозяйство, сосредоточенное в одном месте, нуждалось в регулярных поставках продуктов питания, но другие крупные землевладельцы, более склонные к перемене мест, вероятно, были больше заинтересованы в деньгах. Поэтому львиная доля домениальных владений сдавалась в аренду в обмен на денежную ренту – это называлось «сдавать в обработку» (farmed). Большая часть тех, кто
Что произошло в английской экономике спустя двести лет после 1086 г.? Даже принимая во внимание значительную продолжительность этого периода, можно доказать, что во многих фундаментальных отношениях мало что изменилось. В 1286 г. Англия была не более урбанизированной, чем в 1086 г. Действительно, стало больше городов, и они стали крупнее, но одновременно увеличилось и население страны. Без сомнения, имели место удивительные успехи в кораблестроении – непрерывный процесс, присущий развитию Северной Европы начиная с VIII в. Для данного периода самым важным было усовершенствование кога – просторного, короткого и широкого корабля большой грузоподъемности, с рулем (ахтерштевнем) и глубокой осадкой. Усовершенствования в конструкции кога делали более рентабельной морскую торговлю, долгое время связывавшую восточное побережье Англии со скандинавским миром, а западное – с Атлантическим побережьем Франции. Надо полагать, что объем торговли шерстью, тканями, строевым лесом, соленой рыбой и вином возрастал, и доходы купцов, скорее всего, также увеличивались. Однако в Англии не произошла та революция в сфере торговли, в развитии банков и улучшении условий кредитования, которая состоялась в Италии XIII в. Одним из последствий этой относительной отсталости было то, что в XIII столетии все большая часть английской зарубежной торговли оказывалась в руках итальянцев. Резервы ликвидного капитала, которыми обладали итальянские компании, позволяли им предлагать привлекательные условия. Они могли не только купить у аббатства целый настриг шерсти за текущий год; они могли купить ее за годы вперед. Ссужая крупные суммы Генриху III и Эдуарду I, итальянские компании приобретали королевское покровительство и защиту. Реально экономика Англии конца XIII в. может рассматриваться как частично развитая. Большая часть операций по импорту и экспорту велась иностранцами (гасконцами и фламандцами, а также итальянцами). Главными предметами английского экспорта было скорее сырье – шерсть и зерно, а не промышленные товары. Иными словами, промышленной революции не было.
На протяжении этого периода основные отрасли производства оставались теми же: производство тканей, строительство, горное дело и работы по металлу, добыча соли и рыбный промысел. Более того, несмотря на встречающиеся иногда утверждения относительно сукновален, значительного продвижения в промышленной технологии не было. Не было ничего, что можно было бы сравнить с высококапитализированным развитием фламандского производства ткани в XII и XIII столетиях. С другой стороны, растущий спрос фламандцев на английскую шерсть способствовал сохранению положительного баланса торговли, что на протяжении рассматриваемого периода обеспечивало приток драгоценных металлов в слитках, достаточный для того, чтобы поддерживать качество серебряного пенни на хорошем уровне. (Надо заметить, что в более быстроразвивающихся и высокомонетизированных регионах в качестве мелких разменных денег чеканили монету гораздо худшего качества. В этом смысле английская экономика также претерпела относительно мало изменений.)
Впрочем, сельскохозяйственной революции тоже не было. Несмотря на то что такие специалисты по управлению поместьем XIII в., как Уолтер Хенли или Генрих Истрийский, подходили к своей работе с рациональной и научной точки зрения, существовавший в хозяйстве того времени уровень технического оснащения не давал возможности добиваться значительного увеличения производительности ни в поголовье овец, что могло бы выразиться в увеличении настрига овечьей шерсти, ни в урожайности зерновых. Хотя использование лошади как тяглового животного распространялось, это не имело большого значения. Главные проблемы заключались в способе посева, жатвы и в сохранении плодородия почвы, а не во вспашке земли. Было неэкономично сеять и жать вручную, и на это уходило много времени. Мергель и большая часть других типов удобрений были либо дороги, либо недоступны. Только навоз обычно имелся в наличии и использовался широко и систематически. Однако высокая стоимость вскармливания отар овец и стад других животных в зимний период лимитировала количество навоза, который мог быть получен. И до тех пор пока не было кардинальных улучшений на первой стадии производства – а их не было, – улучшения на второй стадии производства, к примеру внедрение ветряных мельниц около 1200 г., могли иметь лишь второстепенное экономическое значение. Таким образом, во многих отношениях английская экономика оставалась застойной. Более того, можно показать, что по сравнению с некоторыми своими соседями, особенно с Фландрией и Италией, Англия в XIII в. была менее развитой, чем в XI столетии.
Однако при этом следует пояснить, что в одном жизненно важном отношении имело место кардинальное изменение. К концу XIII столетия в Англии проживало гораздо больше людей, чем в 1086 г., – несмотря на то, что мужчины и женщины были знакомы с coitus interruptus (прерванным половым сношением) как методом контроля над рождаемостью. Невозможно сказать точно, сколько всего было людей в стране. Оценка величины народонаселения во времена «Книги Страшного Суда» – задача крайне трудная. Большая часть историков определяют ее в диапазоне между 1,25 и 2,25 млн человек. Оценка количества населения в конце XIII в. еще более рискованна. Некоторые историки заходят так далеко, что называют цифру 7 млн. Другие – слишком ее занижают, оценивая численность населения в 5 млн человек. Но почти все соглашаются в том, что население более чем удвоилось, и допускают, что, возможно, оно утроилось. Кажется правдоподобной гипотеза о медленном росте населения с XI в. (или, возможно, с Х в.), после чего, с конца XII в., последовало ускорение. Но рост народонаселения варьируется не только во времени, он варьируется и в пространстве, что совершенно очевидно. Так, население Северного Ридинга в Йоркшире за двести лет, прошедшие после 1086 г., выросло примерно в двенадцать раз. Повсюду же, и в частности в тех областях, которые были уже относительно плотно заселены ко времени составления «Книги Страшного Суда» (т.е. в областях, расположенных вдоль южного побережья и в некоторых частях Восточной Англии), рост народонаселения был гораздо менее значительным (хотя он был высоким, например, в илистом поясе вокруг Уоша).
Каковы были экономические последствия этого роста населения? Лучше всего они могут быть выражены фразой: «экспансия без роста». Иначе говоря, непосредственным следствием стало физическое расширение зоны заселения и возделывания земель. Распространение новых поселений было делом несложным. Мы располагаем множеством свидетельств того, что современный человек склонен был бы назвать прогрессом. Города процветали. Их главной функцией являлось играть роль местных рынков. В тех случаях, когда нам известен род деятельности обитателей городов, можно констатировать преобладание торговли продовольствием и продуктами ремесла (кожевенное дело, металлообработка и производство тканей). Даже для больших городов (а по европейским меркам, в Англии был только один действительно большой город – Лондон, считавшийся в 1334 г. вчетверо богаче его ближайшего соперника Бристоля) торговля с дальними странами и торговля предметами роскоши оставались менее значимыми. Возрастающая плотность сельского населения создавала его излишек, в результате чего города увеличились как в размерах, так и по количеству их жителей. С 1100 по 1300 г. было основано порядка 140
В сельской местности также иногда видна рука планировщика, в частности в деревнях регулярной формы, расположенных в тех северных областях, которые были оставлены в запустении норманнами. В уже густо заселенной Восточной Англии деревни перемещались на новые места, расположенные вдоль края общинной земли, надо полагать, для того, чтобы не застраивать хорошие пахотные земли.
Но одно дело найти место, где жить, и совершенно другое – вырастить достаточное количество пищи. В общем, расширение обрабатываемой земли происходило не столько благодаря созданию новых поселений, сколько в результате локального увеличения пашен вокруг существующих центров. Огромные земельные площади были расчищены, осушены и возделаны на месте лесов, болот и на нагорьях. Некоторые из них располагались на потенциально хорошей почве; классический пример этого – илистый пояс вокруг Уоша. Но большая их часть, подобно расчищенным в суссекском Вельде, всегда оставались скудными. Происходило «перемещение на окраины» – люди продвигались к границам, до которых простиралась культивация, к землям, маргинальным по своим характеристикам: их отдача едва ли стоила затраченного труда. Людей гнала на окраины настоятельная потребность в пропитании, прежде всего в хлебе, в сравнении с которой другие острые потребности – в топливе и строительном лесе – отходили на второй план.
Естественно, были предприняты попытки более интенсивно возделывать наличные пахотные земли. В XIII в. стала шире применяться трехпольная система вместо двухпольной. Это означало, что под паром каждый год оставалась лишь треть земли, а не половина. Но более интенсивное использование земли требовало, если земледелец хотел сохранить плодородие почвы, более интенсивного применения удобрений. К сожалению, расширение пахотных земель шло иногда за счет как лесов, так и пастбищ, что могло отразиться на поголовье домашнего скота и, соответственно, на количестве навоза. Это, в свою очередь, могло приводить к истощению почвы и скорее к понижению, чем к повышению урожаев. Падали урожаи к концу XIII в. или нет, ясно одно: если физический предел возделывания земли был достигнут, а население продолжало расти, то либо нужно было ввозить больше продовольствия, либо должен был снизиться средний уровень жизни. Свидетельств того, что возрастал импорт зерна, нет. Если уж на то пошло, скорее имела место обратная тенденция. Английские торговцы зерном охотнее доставляли его на крупнотоннажных судах в такие регионы, как Фландрия, Гасконь и Норвегия, где производство товаров, или специализация, достигли более высокого уровня, чем в Англии, и где региональная экономика была приспособлена к ввозу основных продуктов питания в обмен на ткани, вино и на то, что давали лесные промыслы. При отсутствии данных о ввозе зерна в Англию имеются многочисленные записи, касающиеся земельных владений в XIII в., которые показывают, что средний размер участков держателей земли сокращался. В этот период рост населения приводил к уменьшению количества земли на душу населения.
Несмотря на мрачность этой картины, многие жители деревни XIII в. могли быть более состоятельными, чем их предшественники во времена «Книги Страшного Суда». Они почти не страдали от разорения, которое обычно сопровождает войны. Никто из них не был рабом. Рабство – следствие экономики, характеризующейся нехваткой трудовых ресурсов. Но поскольку население, а отсюда и спрос на труд возрастали, постольку рабство приходило в упадок. Действительно, многие из жителей деревень в XIII в. были сервами (или вилланами). Число их, возможно, достигало половины всего населения Англии. Во времена же «Книги Страшного Суда» такие категории крестьянства, как вилланы и коттеры (три четверти внесенного в список населения), были свободными. Но, хотя вилланы и коттеры были свободными в той степени, в какой они не были рабами, ясно, что они не были свободными в полной мере, – поскольку существовала еще одна, немногочисленная категория населения (всего 14% тех, кто был охвачен переписью), определяемая в «Книге Страшного Суда» как фримены (free men). Что осложняло жизнь вилланы и коттерам, так это то, что их землевладельцы тоже были свободными, а кроме того, обладали еще и властью. Они были вольны манипулировать обычаем, чтобы навязать как можно больше тягот, и в период относительной нехватки рабочих рук это, похоже, оборачивалось тяжелым режимом трудовых повинностей. В такие времена землевладельцы не соглашались платить заработную плату на уровне, устанавливаемом рынком. Только когда спрос на трудовые ресурсы возрос, они начали взимать повинности в других формах. В XII в. многие держатели вместо отработок должны были уплачивать денежную ренту. В этот период становится важным, как той или иной обычай был закреплен в законе. В десятилетия, предшествующие 1200 г. и следующие за ним, королевские судьи сформулировали правила, определявшие, кто имел право разрешать свои споры в королевских судах, а кто нет. Они решили, что те, кто имел такое право, были «свободными», те же, кто его не имел, были «сервами» (т.е. принадлежали к категории зависимых крестьян). Такая классификация, поделившая общество на две категории, делала зависимой и юридически несвободной половину населения. Но то, что юристы брали одной рукой, они, по сути дела, отдавали другой. Чем больше всего было определено и записано в законе, тем больше условий, ранее регулировавшихся обычаем, теперь имели тенденцию «застыть» в том состоянии, в котором они были записаны. Стало труднее манипулировать обычаем; и этот обычай мог теперь защитить существующее положение вещей более эффективно, чем прежде. В данном смысле даже несвободные держатели XIII в. были не столь уязвимы для произвольных вымогательств отдельных крупных землевладельцев (lords), чем многие свободные держатели XI в. Землевладельцы XIII столетия, пытавшиеся манипулировать обычаем, часто оказывались вовлеченными в долгие юридические битвы с хорошо организованными деревенскими сообществами.
Но, хотя обычное право могло предложить бедному держателю некоторую защиту от притязаний его землевладельца, оно ничего не могло сделать, чтобы защитить его от суровой реальности экономических перемен. В годы, предшествующие 1200 г. и следующие за ним, возможно, половина крестьян Англии перешли в категорию сервов, но это было меньшим злом в сравнении с тем фактом, что бедные крестьяне становились еще беднее. К концу XIII в. реальные лишения испытывали не зависимые держатели, а те, кто – без различия того, были они свободными или зависимыми, – был беден либо вовсе не имел земли. Кое-что о держателях нам известно. Уровень смертности в манорах Винчестера приводит к выводу, что с 1250 г. более бедные держатели становились все более «чувствительными к урожаю» (эвфемизм, означающий, что с каждым плохим урожаем все больше из них умирало либо от голода, либо от болезней, сопровождающих недоедание). Исследование манора Хэлсоуэн в Западном Мидленде дает основание предполагать, что здесь ожидаемая продолжительность жизни бедных держателей – преемников коттеров «Книги Страшного Суда» – была на десять лет меньше, чем у более состоятельных держателей, тех, кто был преемником вилланов «Книги Страшного Суда». О том, что стало с теми, кто земли не имел, мы можем только догадываться. Если верить источникам, то им просто не нашлось места в записях XIII в. Работники в крупных поместьях обычно получали плату не только деньгами, но также довольствие зерном, достаточное, чтобы поддерживать семью. Но что же можно сказать о тех безземельных работниках, которые стали «излишними для экономики»? Надо полагать, они оказались в высшей степени «чувствительными к урожаю».