История времен римских императорв от Августа до Константина. Том 1.
Шрифт:
Итак, понятно, что даже в драматической фазе римской истории, в период между Гракхами и Августом, политические конфликты возникали вокруг отдельных законодательных предложений и прошений, вокруг власти, которая была представлена отдельными лицами, но не вокруг отдельных программ или альтернативных решений. Даже у начинаний Тиберия Гракха, Мария, Сатурнина, Цезаря или Августа в центре стояли конкретные, отдельные решения. Фокусирование на единичных краткосрочных мерах и стремление к их выполнению в пределах нескольких месяцев всегда были признаками эскалации кризиса. Законы Лициния—Секста от 367—366 гг. до н.э. в этом отношении были такими же, как инициативы Гая Гракха, энергичные реставрационные
Имея в виду эти традиции, полным анахронизмом является ожидание сформулированной политической программы от оптиматов, популяров и отдельных римских политиков. Характерным признаком римской политики в этот период было как раз то, что за высокопарными словами скрывались конкретные цели. Короче говоря, кто занимался политикой, произносил громкие слова: одни якобы защищали права народа, другие оберегали авторитет сената. На самом же деле они все «боролись только за свою власть» (Саллюстий. «Катилина»).
Политика Рима I века до н.э. все больше и больше становилась вопросом власти. Изменения в структурах сами по себе не объясняли упадка Римской республики. Только благодаря сосредоточению власти внутри правящего слоя и мобилизации войсковой клиентелы и плебса, влияние отдельных лиц распространялось на все большие группы людей. Возобновляющиеся политические конвульсии привели в конце концов к хаотическому состоянию императорской эпохи, после того как республика распалась в результате радикализации борьбы отдельных групп. Отрекаться от власти представители олигархии не умели, их нужно было уничтожить политическими и психологическими методами.
История ранней и классической Римской республики, с одной стороны, знает целый ряд героизированных политиков и военных, с другой же, все эти люди были полностью интегрированы в общество и государство. Даже для такого особенно важного периода времени, как I Пуническая война, античные источники не называют ни одной личности, которая определяла бы римскую политику, а скорее создают впечатление коллективного руководства. Когда Катон Старший в своем историческом труде «Древнейшая история» не называет имен действующих лиц, а обозначает их, например, «консул», то это, видимо, уже более поздний симптом.
Очевидно, Катон уже почувствовал, что в лице его крупного политического противника Сципиона Африканского начинается новый процесс, который в конечном итоге приведет к абсолютизации отдельных личностей. Именно Сципион Африканский открывает ряд «выдающихся индивидуальностей», которые, по Гегелю, характеризовали позднюю фазу Римской республики. «Их несчастье состоит в том, что они не смогли сохранить нравственное начало, потому что то, что они делали, являлось преступлением и было направлено против сущего. Даже самые благородные из них — Гракхи — не только сами подвергались несправедливости, но и были вовлечены в общий разврат и несправедливость. Но то, что эти индивиды делали и хотели, имело высшее оправдание и приносило победу» («Лекции по философии истории». Штутгарт, 1961).
Сципион Африканский, молодой представитель знатного римского рода, во время II Пунической войны вместо обыкновенной чиновничьей карьеры выбрал военное поприще, поднялся до главнокомандующего, взял на себя политическое и военное руководство, достиг потрясающих успехов и, наконец, разгромил самого Ганнибала. Его личность соответствовала старым римским представлениям об удаче и была окружена харизматической аурой. Как избранный, одаренный счастьем человек, он открыл целый список имен, в котором за ним следовали Сулла и Цезарь, люди, имеющие те же убеждения
Нет необходимости подробно характеризовать здесь выдающихся римских политиков II и I вв. до н.э., тех людей, которые внесли личный вклад в руководство римской политикой. Достаточно упомянуть самых выдающихся. Ни в коем случае не идеализированного «освободителя» Греции Тита Квинция Фламинина, крайне стилизованного в античных источниках Сципиона Эмилиана, победителя Карфагена и Нуманции, Тиберия Гракха, открывшего эру реформистских начинаний и смут, его брата Гая, о котором Моммзен однажды сказал: «Этот величайший из политических преступников является также и человеком, возродившим свою страну» («Римская история», т. II. Берлин, 1903).
Список политически одаренных личностей этого века очень длинный. К уже названным именам нужно добавить военного реформатора и военачальника Мария, который явно не преуспел в политическом секторе, а также в 100 г., затем идут имена бескомпромиссного, всеми силами стремящегося к власти Сатурнина и Главция и таких людей, как народный трибун Марк Ливий Друз. Наконец, следует упомянуть имя самого Суллы.
После поражения союзнической войны 91—89 гг. до н.э., в которой Рим вынужден был устранить хронические недоразумения со своими италийскими союзниками и уравнять в гражданско-правовом отношении свою власть, Сулла стал доминирующей фигурой римской политики. В 80-х гг. I в. до н.э. именно от него исходят политические импульсы и решающие инициативы. Достойным упоминания парадоксом является тот факт, что именно этот решительный борец против римской олигархии последовательно и беззастенчиво использовал в качестве инструмента власти общественный организм войсковой клиентелы, созданный Марием против законного, с точки зрения государственного права, но выдержанного в популистских традициях Мария правительства Рима.
Благодаря рискованному, но вынужденному компромиссу с Митридатом VI Понтийским Сулла смог успешно закончить гражданскую войну и после массового уничтожения своих противников в проскрипциях, еще на одну ступень поднявших систему политического террора, достиг неограниченной власти диктатора и в этом качестве попытался провести реставрацию традиционной политической системы. Серией отдельных законов он стремился снова укрепить власть сенаторской аристократии и оградить администрацию и юрисдикцию от посягательств цензоров и народных трибунов. Какими бы прогрессивными ни казались многие из бесчисленных единичных мер, по существу своему Сулла оставался в плену римских традиций. Было бы иллюзией предположить, что традиционные законодательные средства могли быть достаточными для преодоления всеобщего кризиса.
Последний шанс правящей олигархии был упущен не потому, что она не сконцентрировала свои усилия на реформах Суллы по преобразованию правящего слоя и его главенствующего положения в администрации и политике, а потому, что не было обеспечено постоянное и достаточное укрепление системы. Консолидация общества и государства не могла быть достигнута одними законодательными актами и организационными преобразованиями. Могло помочь только долгосрочное функционирование власти, долгосрочная ответственность и отождествление ведущих политиков с реорганизацией системы. Учитывая это, разрыв со старыми традиционными республиканскими обычаями был неизбежен, но Сулла не был к этому готов. Реставрация при Сулле по праву относится к одной из немногочисленных и едва ли превзойденных по своей систематике реставраций мировой истории. Она так быстро потерпела неудачу, потому что последовательно противостояла давно возникшим политическим процессам, возводила в абсолют интересы одного общественного и политического слоя и тем самым бросала вызов широкому фронту противодействующих сил.