История всемирной литературы Т.7
Шрифт:
Особый успех среди ранних драм имели «Ткачи» (1893), воспроизводившие эпизоды силезского восстания 1844 г. Эта тема уже прозвучала в новеллах Швейхеля. После Гауптмана (не без его влияния) силезское восстание стало темой серии гравюр Кэте Кольвиц.
Драма Гауптмана написана на основе исторических источников, которым он следует с большой точностью. В этом смысле «Ткачи» — драма-документ, что отвечает эстетическим принципам натуралистов. Реальным историческим лицом является мануфактурщик Драйсигер (лишь слегка изменена его фамилия), в драме воспроизведен текст гимна ткачей «Кровавый суд». В пьесе, по существу, нет главного героя. Новым для драматургии (и не только немецкой) было создание коллективного образа народа.
Гауптман был далек от идеи
Между тем возникало противоречие между структурой натуралистической «драмы состояния» и сюжетом восстания. Натуралисты, акцентировавшие всесилие обстоятельств, воспринимали действительность как неподвижность, требовавшую детального отражения и объяснения. Показ быта ткачей, сосредоточенность на деталях обстановки определяли структуру пьесы Гауптмана, но сама тема восстания разрушала эту структуру, порождая пафос, увлекавший зрителя.
В эстетике натурализма было заложено опасное противоречие: последовательное осуществление принципа научной точности в фиксации фактов и наблюдений исключало и выражение авторской позиции, и какое-либо обобщение. Но это бы означало отказ от самой основы искусства — воплощения в конкретных образах закономерностей жизни. Ни один большой художник не мог так догматически понимать свою задачу. Верность фактам сочеталась с целенаправленным эстетическим их отбором. И не случайно поэтому немецкие натуралисты, как и Золя, прибегали к символу, когда они хотели передать не частное, а общее. Была своя художественная логика и в том, что Гауптман-натуралист обратился к другой системе образов в драмах «Вознесение Ганнеле» (1893) и «Потонувший колокол» (1896).
Символика видений бедной умирающей девочки Ганнеле была во многом надуманной. Как писал Фр. Меринг в рецензии на спектакль, у голодной, забитой, невежественной Ганнеле просто не могло быть видений, развернутых с такой широтой и представленных в такой системе, какая доступна только искушенному в церковной мистике придворному проповеднику. Время подтвердило приговор Меринга: наивная символика «Ганнеле» не принесла автору художественной победы.
Иную судьбу имела драма-сказка «Потонувший колокол». Сочетая фольклорные образы с образами-символами и высокую шиллеровскую патетику монологов главного героя — литейщика Генриха — с диалектной речью старой Виттихи, Гауптман создал поэтическую притчу-размышление о судьбе современного человека, о неразрешимом противоречии между высоким идеалом и приземленным миром частных эгоистических интересов.
В европейской литературе второй половины XIX в. символика «горы» и «долины» уже была представлена в творчестве Ибсена («Бранд», «Пер Гюнт»). Это была трансформация традиционной антифилистерской темы романтиков. В своем дальнейшем творчестве Гауптман пробует идти разными путями, испытав воздействие различных художественных тенденций эпохи.
Современники причисляли к натуралистической школе Германа Зудермана (1857—1928), драматурга и романиста, пользовавшегося большой популярностью. Некоторое время критика ставила его даже где-то рядом с Гауптманом. Однако слава Зудермана оказалась преходящей, весьма относительна была и его связь с натурализмом. В своих драмах «Честь» (1893), «Конец Содома» (1891), «Родина» (1893), «Бой бабочек» (1895) и других Зудерман меньше всего следовал принципам немецкой натуралистической эстетики; не ставил он и острых социальных вопросов, какие в те годы выдвигал Гауптман. Тематикой и характером интриги он был ближе всего французскому современнику Сарду и своему дальнему предшественнику Коцебу. Критические моменты в драматургии Зудермана относились преимущественно к сфере морали и касались наиболее очевидных проявлений той тупости, доходящей
В одной из лучших его драм — «Родина» — героиня Магда, «блудная дочь», после долгих лет изгнания возвращается к родному очагу. Отец готов ее простить, но при условии, что она вступит в законный брак с тем, кто соблазнил ее в юности. Но Магда отвергает эту лицемерную сделку. Она презирает человека, который бросил ее молодой, а ныне готов взять в жены только потому, что она стала знаменитой (и очень богатой) певицей. Пьеса завершается мелодраматически: отец пытается застрелить Магду, но сердце его не выдерживает, и он замертво падает. В известной пикантности ситуации и мелодраматичности финала — секрет успеха пьесы у буржуазного зрителя.
Зудерман выступал также и в повествовательном жанре. Наиболее известен его роман «Госпожа Забота» (1887).
Хотя немецкая литература второй половины XIX в. не заняла столь видного места в европейском литературном процессе, как в предшествующий и в последующий периоды, значение ее в национальных масштабах весьма велико.
Мастера прозы этих десятилетий — Шторм, Раабе, Рейтер и Фонтане — внесли ощутимый вклад в освоение литературой той сферы действительности, в которой протекала повседневная жизнь. Без этой глубокой вспашки мало освоенных предшествующей литературой пластов жизни немыслимо было дальнейшее движение вперед немецкого реализма. Художественный опыт Шторма и Фонтане весьма значим для Т. Манна и Г. Гессе, уроки Раабе, создателя «Летописи Птичьей слободы», были восприняты Г. Фалладой.
Роль натурализма в немецкой литературе, как уже отмечено выше, была существенно иной, чем, например, во Франции, где он формировался в полемике против критического реализма середины XIX в. Немецкие натуралисты, демократизируя тематику, вскрывая экономические основы социальных противоречий, частично решали те же эстетические задачи, что и критические реалисты Англии и Франции, и которые в меньшей степени были разрешены к тому времени немецким реализмом. Хотя деятельность немецких натуралистов продолжалась недолго и хотя в их творчестве естественно сказались противоречия, вообще свойственные натурализму, их художественные открытия не были забыты и в последующие десятилетия. И спустя четверть века А. Деблин считал опыт натурализма далеко не исчерпанным.
По-другому значителен вклад Геббеля и Вагнера, развивавших романтическую традицию. В их творчестве с наибольшей остротой был поставлен вопрос о судьбе личности в современном мире, и писатели XX в., стоявшие на иных эстетических позициях, продолжали их искания. Это относится прежде всего к так называемым интеллектуальному роману и интеллектуальной драме XX в.
Наконец, в 70-е, 80-е годы зазвучали голоса социалистических поэтов, отдаленно предвосхищая пролетарскую литературу 20-х годов, успехи реализма в 30-е годы XX в.
*Глава пятая*
АВСТРИЙСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
ТРАДИЦИОННОЕ И НОВОЕ В АВСТРИЙСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX в.
Австрийская литература второй половины XIX в. по своему характеру существенно отличалась от литературы первой половины века. Новый облик она обретает не сразу. Большинство австрийских литераторов заботились скорее о том, чтобы по возможности сохранить литературу в том виде, в каком существовала она до революции 1848—1849 гг. Если в их творчестве все же возникло много нового, то причиной тому перемены, происходившие в обществе, в социальном строе государства, в настроениях различных слоев народа. Противоречия реальной исторической действительности отразились в характерных противоречиях литературы.