Истребители

Зимин Георгий Васильевич

Конкретно это выражалось в том, что вся наша авиация подразделялась на армейскую и фронтовую. Известно, что общевойсковые армии, входящие в состав того или иного фронта, подчинялись командованию фронта. А с авиацией положение было другое. Часть авиационных полков и групп подчинялась командованию армий, а часть — командованию ВВС фронта. Таким образом, силы [40] авиации, входящей в состав войск фронта, были распылены. Командующий ВВС фронта в интересах всего фронта не мог иногда использовать авиацию армейского подчинения, хотя в этом то и дело возникала острейшая необходимость. Только когда были созданы воздушные армии, это препятствие было устранено и стало возможным концентрированно использовать авиацию в интересах фронта. К этому надо добавить, что и многие авиационные соединения состояли из разнородных авиаполков и групп. Немало было смешанных авиадивизий и групп. Все это

тоже не способствовало использованию ВВС о максимальной отдачей. Если же рассматривать этот вопрос еще дальше, уже на уровне боевых порядков, то и в этом случае мы увидим, что боевые порядки, скажем, истребительной авиации (звено из трех самолетов) были явно устаревшими, отчего в целом боеспособность истребительной авиации была ниже, чем могла бы быть. Так что даже такой относительно частный вопрос, как организационная структура ВВС (частный — на общем фоне более крупных проблем), тоже невозможно сбрасывать со счета, когда разговор идет о причинах неудач. А подобного рода частных причин было немало.

И уж раз мы коснулись конкретно положения и роли авиации, то необходимо указать еще на одну причину, которая в чисто военном плане имела тяжелые для нас последствия.

В течение трех месяцев перед войной гитлеровцы непрерывно вели воздушную разведку с фотографированием и хорошо знали многие наши аэродромы с новой материальной частью. Сбивать разведчиков было запрещено.

Известно, что в первый день войны гитлеровцы нанесли массированные удары по 66 нашим передовым аэродромам, на которых базировались основные силы авиации западных приграничных округов. В результате мы потеряли 800 самолетов на земле (в основном новых типов). В воздушных боях мы потеряли еще 400 самолетов. А всего в первый день мы потеряли 1200 самолетов, из которых большое число составляли истребители (истребители базировались ближе к границе, чем бомбардировщики). Это привело к тому, что уже в первые дни на главных направлениях истребителей катастрофически стало не хватать. Бомбардировщики вынуждены были выполнять свои задачи без прикрытия истребителей и при полном господстве в воздухе авиации противника понесли большие потери. В этих чрезвычайно сложных [41] условиях сам собой напрашивался единственный выход: учитывая высокую маневренность авиационных частей и соединений, надо было обеспечить централизованное управление силами и средствами в масштабах фронта и массированно использовать их на важнейших направлениях. Однако недостатки организационной структуры (двойственное подчинение наземным армиям и фронту) не позволяли это сделать, и мы, распыляя наши и без того весьма ограниченные авиационные силы, продолжали нести большие потери.

Все это обнаружилось сразу же, в первые дни войны. Но только спустя много месяцев, а точнее — с мая 1942 года эти недостатки постепенно были устранены.

Вместе с тем необходимо заметить, что при всех наших трудностях наша авиация делала невозможное. За первый месяц боев гитлеровцы потеряли 1284 самолета. Это общепризнанный, достоверно установленный факт. И объяснить его нетрудно.

Перед войной у нас было подготовлено сильное поколение летчиков. В массе своей это были бесстрашные и умелые воздушные бойцы. Их индивидуальное летное мастерство и морально-волевые качества были очень высоки. Все это я видел еще в годы службы на Дальнем Востоке. Воюя на устаревших машинах с сильным противником, постоянно находясь в численном меньшинстве, совершая по четыре, пять, шесть (до семи!) боевых вылетов в день — нормы, казалось бы, немыслимые, невозможные! — летчики предвоенного поколения до конца выполнили свой долг перед Отечеством.

Из них мало кто дожил до Победы.

Трудное лето

Задачи, поставленные перед 42-м истребительным авиаполком, были каждому из нас понятны. В первую очередь мы должны были не допускать бомбовых ударов врага по городам и железнодорожным узлам Брянск, Орел, Курск, а также некоторым другим важным тыловым объектам, пресекать пролеты вражеских бомбардировщиков в направлении Тулы и, само собой разумеется, Москвы. Нам вменялось в обязанность вести борьбу с воздушной разведкой противника и быть в готовности действовать по наземным целям и наступающим гитлеровским войскам. [42]

Брянский фронт, образованный 14 августа 1941 года, занимал промежуточное положение между стратегическими Западным и Южным направлениями, очень соблазнительное для противника, поскольку этот стык прикрывал юго-западные подступы к Москве. При благоприятных для гитлеровцев условиях на этом направлении могли наступать войска двух групп немецких армий — «Центр» и «Юг». Однако до поры до времени обстоятельства

не позволяли врагу большими силами действовать на этом направлении, поскольку на западе он был остановлен в кровопролитном двухмесячном сражении под Смоленском, а на юге в течение нескольких недель наши армии оборонялись очень стойко, и группа армий «Юг» продвигалась медленно. В направлении будущего Брянского фронта авиация противника активизировала свои действия только с середины июля.

Такая сложилась обстановка к тому времени, когда наш полк приступил к боевой работе. Задачи наши, повторяю, были абсолютно ясны, но смущала широта их диапазона.

Полк не такая уж крупная боевая единица, а ему между тем предстояло прикрывать территорию протяженностью в сотни километров. Объекты, которые мы должны были защищать, располагались на территории трех областей. Это означало, что действовать следовало небольшими разрозненными группами. Конечно, для этого сил у нас явно недоставало.

Командир назначил меня ответственным за разработку плана боевого использования сил полка. План был разработан, и мы приступили к выполнению поставленной задачи.

Боевое дежурство несли подразделениями. Одну эскадрилью перебазировали на полевой аэродром Сольцы, расположенный на окраине Брянска. Убедившись, что там самолеты рассредоточены и укрыты, а связь действует нормально, я вылетел в Орел. Между Брянском и Орлом находится Карачев. В Карачеве в ту пору базировался 20-й истребительный авиаполк. К тому временя некоторые наши летчики уже провели по нескольку воздушных боев, в которых они действовали совместно с истребителями 20-го полка, и даже по разным причинам иногда совершали посадки на их аэродроме. Я же у соседей еще не был. А между тем необходимо было обговорить вопросы взаимодействия. Поэтому на пути в Орел я произвел посадку в Карачеве. [43]

Авиаторы 20-го летали на самолетах Як-1. Это был один из первых наших истребительных авиаполков, вооруженный этими машинами. В начале войны Як-1 был лучшим отечественным истребителем, который ни в чем не уступал вражеским машинам. Мы в этом убедились в ходе тех нескольких боев, в которых наши пилоты дрались бок о бок с летчиками 20-го авиаполка. В Карачеве я впервые увидел Як-1 вблизи и посидел в его кабине, испытывая вполне доброжелательную зависть к соседям. Я думал в те минуты, что в скором времени «яками», раз они запущены в серийное производство, снабдят многие истребительные полки, в том числе и наш 42-й, и тогда мы поговорим с фашистами по-другому. Не подозревал в тот момент, что мне придется до самого конца сорок второго года летать еще бог знает на чем...

Прекрасное впечатление на меня произвел заместитель командира 20-го авиаполка майор С. Н. Найденов, с которым я обсуждал вопросы взаимодействия. Мы договорились о своевременной передаче информации о воздушных налетах противника, об оказании взаимной помощи истребителям, совершившим вынужденные посадки, и о многом другом: нам ведь предстояло действовать на одном участке и выполнять однотипные задачи. Такая согласованность между нами в дальнейшем оказалась полезной.

О приближении фронта всегда можно судить по изменению воздушной обстановки. На нашем направлении враг стал интенсивно вести воздушную разведку. Кроме того, начались ночные налеты немецких бомбардировщиков. Они старались бомбить Орловский и Тульский железнодорожные узлы, несколько раз прорывались к Москве.

На «мигах» летать ночью было сложно. Истребитель не был оборудован для таких полетов. Среднему летчику даже в обычных условиях было непросто «обуздать» эту машину. В принципе, истребитель был задуман и выполнен как высотный перехватчик. На высоте 5 тысяч метров он развивал скорость до 630 километров, что намного превышало возможности любого другого истребителя того времени. На больших высотах «миг» обладал большой маневренностью. Это была хорошая машина противовоздушной обороны, не хватало ей только пушечного вооружения. Как и на большинстве других наших истребителей, на «миге» были установлены пулеметы, правда, один из них крупнокалиберный. Все равно для уничтожения [44] вражеского бомбардировщика это оружие было слабоватым. Как известно, большими сериями эта машина у нас не выпускалась, а вскоре после начала войны была снята с производства. Объяснялось это тем, что у нас уже был более перспективный истребитель «як», и следовало всемерно наращивать выпуск именно этой машины, а немного позднее — еще и самолеты конструкции С. А. Лавочкина. Но главное уязвимое место «мига» было в том, что, будучи хорошим высотным истребителем, он во многом терял свои качества на малых и средних высотах, тогда как большинство воздушных боев гитлеровцы навязывали нам на высотах до трех тысяч метров.