Итальянский след
Шрифт:
– Пристраивайся в ряд, – сказал Халандовский.
– Да вроде некуда, – растерянно пробормотал Андрей, но, проехав несколько метров, он все-таки высмотрел небольшой просвет и втиснулся между старым «Мерседесом» и новым «Ауди».
– Включай дальний свет, – сказал Халандовский.
– Зачем?
– Чтобы не отличаться от остальных машин.
Андрей включил свет и только тогда увидел, что перед ним, метрах в пятнадцати, залитые этим бьющим в глаза слепящим светом стоят около двадцати девушек. Они стояли в ряд, в позах свободных и раскованных, все в коротких юбчонках, которые позволяли оценить не только привлекательность
– Как понимать? – спросил Пафнутьев.
– Рынок. Можешь назвать его невольничьим. Люди приезжают сюда выбрать себе девушку на ночь, – ответил Халандовский. – Посмотри, Паша, может, приглянется какая. Иногда попадаются очень неплохие экземпляры.
– Они могут и не знать, кто их выбирает? – спросил Андрей.
– А зачем? – удивился Халандовский. – Они заранее согласны и на любого, и на все.
– Дорогое удовольствие?
– За сотню долларов снимешь любую.
– И что я должен сделать? Вот так просто выбрать и увезти?
– Именно так. Худолей, советую выйти, осмотреть товар, может быть… Ты меня, старик, извини, но иногда надо называть вещи своими именами…
– В чем же дело? Назови.
– Хорошо, – Халандовский помялся. – Может быть, ты найдешь здесь свою пропажу? Это очень удобно, свет бьет тебе в спину, а им в глаза… Они тебя не видят, не узнают, даже если вы знакомы. Очень удачная форма купли-продажи, это я вам говорю как торгаш. Человек выбирает товар, никак себя не обнаруживая, не проявляя. Здесь однажды случилась забавная история… Мужик приехал и в этом ряду увидел свою жену. Выбрал ее, заплатил и увез домой.
– И что? – спросил Андрей.
– Ничего. У них была ночь, какой не случалось давно.
– Надо же, – пробормотал Пафнутьев. – Они что, заранее сговорились?
– Да нет, она даже не видела, кто ее выбрал. И только оказавшись в собственной спальне, поняла, в чем дело. Очень удивилась.
– Морду не бил? – спросил Худолей.
– Кому?
– Бабе.
– Нет… Только тискал очень. До синяков. Но это были сладкие синяки. Так что? – обернулся Халандовский к Худолею. – Пойдешь, посмотришь?
Худолей вышел из машины, бросил за собой дверцу. Не подходя слишком близко к выстроившимся красавицам, он медленно двинулся вдоль ряда, внимательно всматриваясь в лица. И увидел то, что и ожидал, – красавицы таковыми вовсе и не являлись, обыкновенные лица, на улице встретишь и не оглянешься. Крашеные губы, сощуренные на ярком свете глаза, будничное выражение лиц. С таким выражением можно чистить картошку у плиты, стирать мужнины трусы, пить водку с подружкой. Просматривалось, правда, и некоторое даже не скрываемое пренебрежение. Трудно сказать, относилось ли оно к самим себе или к тем покупателям, которые темными тенями бродили за стеной света. А что касается непритязательных мордашек, то Худолей справедливо рассудил, что, видимо, у этих женщин есть другие достоинства, которые перевешивают и ранние морщинки, и поздние прыщи, и ноги, которые язык не повернется
Все правильно, все правильно – обладательницы ножек не нуждаются в подобных торжищах. Они находят более достойные места, чтобы предложить себя.
Дойдя до конца ряда и убедившись еще раз, что Светы здесь нет, Худолей уже хотел было свернуть к машине, но его остановил голос, раздавшийся из темноты. Голос был неторопливый, густой, с подчеркнуто правильным произношением. Таким голосом можно вести международные переговоры или предлагать бриллианты.
– Простите, пожалуйста, – проговорил невидимый человек за спиной Худолея. – Вы так ничего и не подобрали?
Худолей обернулся, всмотрелся в темноту, но, кроме темной тени, ничего не увидел. Однако по контуру говорившего понял, что это высокий, спортивного вида человек, Худолей при желании мог бы даже приблизительно определить его возраст: где-то тридцать – тридцать пять лет.
– Душа не дрогнула, – виновато пояснил Худолей.
– Простите, но, может быть, вы несколько поторопились с выводами? Не кажется ли вам, что некоторые экземпляры весьма достойны вашего внимания?
– Вы думаете? – В душе Худолея что-то напряглось, что-то запищало, как датчик, который вдруг почувствовал поток радиации. И поток не ослабевал, более того, усиливался, и Худолей ощутил, что он вот-вот поймет что-то, наступит какое-то прозрение, понимание.
– Смею вас заверить, – продолжал невидимый собеседник, – что в другой обстановке каждая из этих девушек способна произвести совершенно другое впечатление… Я уж не говорю о результатах.
– Результаты? – Худолей не сразу понял, о чем идет речь.
– Вы будете потрясены, это я вам гарантирую. Мне известны случаи, когда даже самая непритязательная дурнушка творила буквально чудеса! Оживали и впадали в неистовство люди, которые давно поставили на себе крест!
– И эта… дурнушка сейчас здесь? – спросил Худолей, мучительно пытаясь вспомнить, где он слышал этот роскошный голос – каждое слово невидимый собеседник не просто выговаривал, а как бы преподносил на блюде.
– Я вас заинтересовал? – Теперь в голосе появилась улыбка, не ухмылка, нет, уважительная улыбка человека, который действительно предлагает товар высшего качества.
– Да, – честно признался Худолей.
– Прошу. – Мужчина вышел из тени, и Худолей, всмотревшись в него, сразу понял – никогда он этого человека не встречал, водку с ним не пил.
– Знаете, – промямлил Худолей, – позвольте мне немного поколебаться… Я посижу в машине.
– Колебания разжигают желания, – тонко улыбнулся человек и снова ушел в тень.
Вернувшись к машине и втиснувшись в темный угол заднего сиденья, Худолей попытался разобраться в своих впечатлениях. Что-то говорил Халандовский, ему отвечал Пафнутьев, даже Андрей разговорился, но Худолей их не слышал. Он не мог избавиться от ощущения, что слышал этот голос, причем в очень важном для себя положении, что-то решалось, что-то было на кону. В голосе незнакомца была не только приятная бархатистость, в нем была почти неуловимая сладковатость, приторность, которые если и не разрушали значительность всего облика, то ставили под сомнение его идеальность. Да, именно сомнения будоражили душу Худолея, а вовсе не гарантированные обещания ночи, полной сладких безумств с дурнушкой, которая к утру окажется принцессой. Или наоборот.