Итан Рокотански
Шрифт:
Элизабет лежит рядом с ним, глядя на него большими, голубыми глазами. Она так любит его, это в них видно. Хорошо, когда любовь видно в глазах, и счастлив человек, который видит это по отношению к себе. С ним было так. А потом он ушел на войну.
А затем его не стало. Мысли об Элизабет стали последним, о чем подумал Генрих Гектор Гролль, перед тем как уйти из жизни в возрасте тридцати семи лет.
Нацисты, стоявшие перед ним, переглянулись. Затем один из них, тот, что был выше и моложе, посмотрел на наручные часы.
— 9.45. Der Tod kam nach 14 Stunden und 26 Minuten.(9.45. Смерть наступила
Первый хмыкнул.
— Okay, aber er hatte schneller sterben mussen. Wenn das Virus von Generation zu Generation weitergegeben wird, wird es seine Starke verlieren. Dies wird die Grundlage dafur bilden, jeden zu toten, der kein reiner Arier ist.(Хорошо, но он должен был умереть быстрее. Если вирус будет передаваться из поколения в поколение, он потеряет свою силу. Это заложит основу для убийства любого, кто не является чистым арийцем).
— Aber wir wissen nicht, wie effektiv das sein wird. Werden sie bis ins hohe Alter leben?(Но мы не знаем, насколько эффективно это будет. Доживут ли они до глубокой старости?)
— Keine Sorge, mein junger Freund. Die Arier erreichen immer ihr eigenes. Zuerst werden wir ihre Gehirne zerstoren, hier, jetzt und dann, in der Zukunft. Und wenn ihre Gehirne zerstort sind, sterben auch ihre Herzen.(Не волнуйтесь, мой юный друг. Арийцы всегда добиваются своего. Сначала мы уничтожим их мозги, здесь, сейчас и потом, в будущем. И когда их мозги разрушаются, умрут их сердца).
— Heil Hitler.(Слава Гитлеру).
— Heil Hitler. Und jetzt gehen wir. Darauf trinken wir.(Слава Гитлеру. А теперь пойдем. Выпьем за все это).
Глава 12. Тюрьма
Нигде ничто не ждет человека. Всегда надо приносить все с собой.
Эрих Мария Ремарк
Камера, несмотря на свою разруху и бедность, была теплой. Это был жирный плюс, которым я утешал себя, вспоминая заточение в Норвегии. Если там были холод и сырость, то здесь хотя бы не нужно было думать о том, как бы умудрится согреться. Однако, прибедняться лишний раз тоже не хотелось. В конце концов, тогда нас вытащили достаточно быстро.
На момент Третьей мировой войны ЕМГ — Единое Малайское Государство — являлась единственной в мире страной, не примкнувшей ни к одной из сторон в военных действиях. Малайцы не воевали на стороне нацистов. Итальянцы, норвежцы, французы и остальные были им безразличны. Помогать НРГ и союзникам в их планы тоже не входило. ЕМГ существовало отдельно от всего мира, словно Австралия, с тем лишь отличием, что не было отделено десятками километров океана от своих соседей. ЕМГ преследовало лишь свои, неизвестные остальным, цели.
Однако, не смотря на свою отчужденность от остального мира, иногда их планы были схожими с планами других государств. Руководство малайцев, как и наше руководство, было заинтересовано в том, чтобы поймать Иокира Мейгбуна. Еще при этом было желательно словить его так, чтобы не оставить лишних следов. Поначалу я думал, почему бойцы ЕМГ просто не убили нас, раз у них стояла такая задача. Очутившись непосредственно в тюрьме, в который раз неподалеку от побережья, но
Место нашего заключения, в переводе с малайского, которого я абсолютно не знал, называлось "Желтые камни". Мало того, что название было достаточно скучным и банальным, оно уже почти не соответствовало самой тюрьме. Раньше, возможно, некоторые части здания и строились из материалов желтых цветов. Сейчас же все было белым и серым. Это была старая, потасканная десятками лет, грязная, тропическая азиатская тюрьма.
В моей камере, как ни странно, я был один. Вероятно за счет того, что мы с Хорнетом обозначались теперь как "международные преступники", нас не закинули в камеры к местным ребятам, жившим, как правило, вместе. Наши номера находились на последнем этаже "Желтых камней". Здесь находились заключенные, сидевшие без соседей. Это мне тоже нравилось. Складывалось впечатление, что все было не так уж и плохо.
Хорнет сидел в камере по-соседству, слева. Мейгбуна, как мы поняли из разговоров некоторых заключенных, в тюрьме также говорили и на английском языке, расположили где-то на нижних уровнях. Как мы поняли, нацисту тоже досталась одиночка. Больше мы об этом ничего не знали.
Первые дни выдались достаточно тяжёлыми. Смятение от неудачи в Италии, от третьей неудачи подряд, сильно выбивало из колеи. Мы не знали, что стало с остальными членами отряда. Альва, Ветрогон, Петрович, Рокки и Вереск, возможно, по-прежнему оставались в осажденной врагами Италии. С тем шумом, который мы там натворили, тем более на пару с ЕМГ, на то, что они еще были живы, оставалось очень мало шансов. Это терзало больше всего. Даже больше того, что мы вновь не убили Мейгбуна. С другой стороны, тешила мысль, что светлокурый ублюдок также был совсем рядом. Мы нутром чувствовали, что нацист находится неподалеку. И, конечно же, условия у него определенно не из лучших. Всяко хуже, чем у нас. Оставалось только до него добраться.
Когда возникла первая стычка мы с Хорнетом находились в столовой. Это был четвертый день пребывания в "Желтых камнях". Зал, где нас кормили, почти ничем не отличался от зала, в который мы выходили из своих камер. Это было такое же длинное место с множеством столов и скамей, разве что немного пошире. Но лестницы и несколько этажей, на которые можно было подняться по нескольким лестницам с двух сторон, здесь также находились. Вероятно, раньше тут был еще один тюремный блок, который по какой-то причине использовался как рабочее помещение. На первом этаже была столовая, на второй, как мне было известно, что-то вроде подсобных помещений, на третьей основной охранный пост. На каждом этаже было несколько коридоров. Куда они вели мы с Хорнетом не знали.
— Мы сидим здесь только четыре дня, — сказал напарник, смотря на древнюю миску с чем-то напоминающим кашу, — а у меня такое чувство, будто я начинаю проникаться этим местом. И это мне абсолютно не нравится.
— Подожди маленько, привыкнешь еще, — я сунул ложку в свою тарелку и попробовал это на вкус. "Каша" была отвратительной. — Тогда жизнь совсем иной станет.
Хорнет повторил мое действие и сморщился. Я было подумал, что он сейчас сблюет прямо в тарелку, но друг сдержался.
— Вот уж нет, — выдохнул он. — Я обязательно отсюда свалю. Хотя бы для того, чтобы есть нормальную еду. Чего не сделаешь, чтобы хорошо поесть. Верно?