Иван Болотников (Часть 1)
Шрифт:
– Воскресение седни. Можно и чару пригубить. Садись, молодшие.
– Спасибо, отец. Как звать-величать прикажешь?
– вопросил Иванка.
– Меня-то? А твое имя хитро ли?
– Куда как хитро, - рассмеялся Болотников.
– Почитай, проще и не бывает.
– Вот и меня зовут Иваном. Наливай чару, тезка... А в миру меня Лапотком кличут.
– Отчего ж так?
– Должно быть, за то, что три воза лаптей износил. Я ить, ребятки, всю Русь не единожды оббегал... Давай-кось по малой.
Лапоток выпил,
– Никак, один отец?
– вопросил Иванка.
– Ой нет, сыне. У меня цела артель. К обедне убрели... Давай-кось еще по единой.
Видно, Лапоток зелену чару уважал, но не пьянел. Сидел прямо, степенно поглаживая бороду. Когда кувшин опорожнили, Лапоток поднялся и пошел в сени.
– Медовухи принесу.
Убрел без посоха, не пошатнувшись. Васюта любовно глянул вслед.
– Здоров, дед!
– Послушай меня, друже. Я схожу в город, а ты побудь здесь. Посиди с Лапотком, - сказал Иванка.
– Вместе пойдем. Ты города не знаешь.
– Ничего, тут не Москва.
– В драку не встревай. Ростовские мужики шебутные, - предупредил Васюта.
Иванка вышел на улицу. Пошагал слободой. Курные избенки прилепились к пыльной, немощеной дороге. За каждой избой - огород с луком, огурцами и чесноком, темные срубы мыленок.
Дорога стала подниматься к холму, на котором возвышалась деревянная крепость с воротами и стрельницами. Дубовые бревна почернели от ветхости, ров осыпался и обмелел; кое-где тын зиял саженными проломами; осела, накренилась башня с воротами.
"Худая крепость, любой ворог осилит. Приведись татарский набег пропал город", - покачал головой Болотников, минуя никем не охраняемые Петровские ворота.
Затем шел Ладанной слободкой. Здесь уже избы на подклетах, с повалушами и белыми светелками; каждый двор огорожен тыном. Народ тут степенный да благочинный: попы, монахи, дьячки, пономари, владычные служки.
Чем ближе к кремлю, тем шумней и многолюдней. Повсюду возы с товарами, оружная челядь, стрельцы, нищие, скоморохи.
Но вот и Вечевая площадь. Иванка остановился и невольно залюбовался высоким белокаменным пятиглавым собором.
"Чуден храм, - подумал он.
– Видно, знатные мастера ставили. Воистину люди сказывают: Василий Блаженный да Успение Богородицы Русь украшают".
Торг оглушил зазывными выкриками. Торговали все: кузнецы, бронники, кожевники, гончары, огородники, стрельцы, монахи, крестьяне, приехавшие из сел и деревенек. Тут же сновали объезжие головы46, приставы и земские ярыжки, цирюльники и походячие торговцы с лотками и коробьями.
Торговые ряды раскинулись на всю Вечевую площадь. Здесь же, возле деревянного храма Всемилостивого Спаса, секли батогами мужика. Дюжий рыжебородый кат в алой, закатанной до локтей рубахе бил мужика по обнаженным икрам.
– За что его?
– спросил Иванка.
–
Подскочил земский ярыжка. Поглазел, захихикал:
– Зять тестя лупцует, хе-хе. Глянь, православные!
Ростовцам не в новость, зато набежали зеваки из приезжих.
– Что плетешь? Какой зять?
– Обыкновенный. Не видишь, Селивана потчует. То Фомка - кат. Летось Селиванову дочку замуж взял.
– Да как же это? Негоже тестя бить, - молвил один из мужиков.
– А ему что. Ишь, зубы скалит. Ай да Фомка, ай да зятек!
Селиван корчился грыз зубами веревку на руках.
– Полегче, ирод. Мочи нет, - хрипло выдавил он, охая после каждого удара.
– Ниче, тятя. Бог терпел и нам велел, - посмеивался Фомка.
Иванка пошел торговыми рядами: калачным, пирожным, москательным, сапожным, суконным, холщовым... В рыбном ряду остановился, пригляделся к торговцам. Мужики и парни завалили лотки сушеной, вяленой и копченой рыбой. Тут же в дощатых чанах плавал и живец, только что доставленный с озера: щука, карась, лещ, окунь, язь...
– Налетай, православные! Рыба коптец, с чаркой под огурец!
– Пироги из рыбы! Сам бы съел, да деньжонки любы!
Верткмй, высоченный торговец ухватил длинной рукой Иванку за рубаху.
– Бери всю кадь. За два алтына отдам. Бери, паря!
– Где ловил?
– Как где?
– вытаращил глаза торговец. Чать, одно у нас озеро.
– Но и ловы разные, Поди, под Ростовым сеть закидывал?
– Ну.
– А мне из Угожей надо. Там, бают, рыба вкусней.
Угожане торговали с возов, меж которых сновал десятский из Таможенной избы: взимал пошлину - по деньге с кади рыбы. Один из мужиков заупрямился:
– За что берешь-то, милый? Кадь-то пустая.
– А на дне?
– Так всего пяток рыбин. Не ушли, вишь.
– Хитришь, борода. Дорогой продал.
– Вот те крест! Кому ж в дороге рыба нужна? Неправедно берешь.
– Неправедно?
– насупился десяткий и грозно насел на мужика.
– Царев указ рушить! А ну поворачивай оглобли! Нет места на торгу.
Мужик сплюнул и полез в карман.
Получив пошлину, десятский пошел дальше, а к мужику ступил Болотников.
– Из Угожей приехал?
Мужик косо глянул на парня, но потом спохватился: авось покупатель. Выдавил улыбку.
– Из Угожей, паря. Рыба утреннего лову. Сколь тебе?
Болотников оглянулся - нет ли подле истца или ярыги земского - понизив голос, молвил:
– Поклон вам шлют, угожанам.
– Кой поклон?
– нахмурился мужик, подозрительно глянув на Болотникова.
– Ты либо бери, либо гуляй.
– Ужель за татя принял?
– усмехнулся Иванка.
– Ярыгу кликну!
– Да не шебуршись ты. Я ж с добром... Васюта Шестак велел поклон передать.