Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
Рано утром к шатру явился телохранитель Саипа.
— Мурза мертв, — бесстрастно произнес тургадур.
Пришлось нарушить покой Джанибека. Получив столь неожиданную весть, Джанибек разгневанно спросил:
— Его зарезали?
— Нет, повелитель. Мурза Саип умер своей смертью.
— Опился хорзой? Я всегда говорил, что вино и наложницы источат его силы.
— Такова воля аллаха, — скрестив на груди руки, смиренно произнес Давлет.
— Ты прав, мурза. Для похода нужны джигиты, а Саип уподобился ленивому ишаку. Аллах наказал Саипа, — презрительно произнес Джанибек.
Саип был знатным воином, и хоронили его с почестями,
Ровно в полдень печально запели зурны. Тумен Саипа упал на колени и принялся совершать намаз [237] . Седобородые муллы ходили вокруг усыпальницы и, вскидывая руки над головой, просили аллаха принять «правоверного сына земли на священное небо».
Выли наложницы и рабыни, молились воины, протяжно и громко взывали к мусульманскому богу муллы. Стон и плач стоял над туменом.
Тургадуры вынесли Саипа из шатра и понесли в нишу. Вой и рев усилился, еще печальнее зазвенели зурны.
237
Намаз — молитва.
Джанибек, облачившись в траурную одежду, подошел к усыпальнице и приказал:
— Приведите молодого коня.
Нукеры тотчас привели белого жеребца с красным хвостом. Джанибек взял коня за узду и вытянул из ножен саблю.
— Правоверные! — громко воскликнул он. — Пусть горячая кровь не остынет в жилах темника Саипа!
Джанибек ударил саблей по конской шее. Жеребец рухнул на землю, из шеи хлынула темная кровь.
Джанибек наполнил чашу, выпил.
Вновь жалобно зазвенели зурны. Воины, закончив намаз, поднялись с земли и разошлись по своим юртам. Теперь ни один человек не мог подойти к усыпальнице Саипа; надо ждать полуночи.
Зарывали могилу, когда над степью покатилась луна. Усыпальницу окружили шаманы в лохматых шубах, увешанных звонкими колокольцами, цветными лентами и деревянными идолами. У каждого шамана — маленький, тугой бубен.
Почти до рассвета продолжалась их неистовая, колдовская пляска, а затем шаманы окропили могилу кровью убитого беркута и ушли в степь.
— Пора, джигиты! — воскликнул сидевший на коне Джанибек и, огрев жильной плетью молодого и сильного аргамака, помчался к усыпальнице. За ним, с воем и визгом, тронулась отборная сотня нукеров.
Джанибек проехал по могильному холму и тотчас повернул назад. То же сделали и нукеры.
Не прошло и часа, как могила сравнялась со степью, и теперь уже ничто не напоминало о месте погребения мурзы Саипа.
Через три дня татарская орда снялась со своих становищ и подошла к Дону.
Джанибек въехал на холм и оглядел Раздоры.
Казачья крепость стояла на правом берегу Дона и была рядом — в версте от Джанибека. Мурза уже знал от юртджи, что с трех сторон крепость огибал водяной ров, а четвертую — замкнул Дон.
«Урусы сметливы.
Мурза съехал с холма и приказал собрать тысяцких и темников на курлутай [238] .
— Мы у Раздор, — сказал он. — Готовы ли темники взять крепость урусов? Говори, Давлет.
Джанибек вперил острые волчьи глаза в могучего желтолицего темника в малиновом чекмене. Еще вчера он был тысяцким, сегодня же Джанибек поставил его на место Саипа. Он был из знатного рода Гиреев — молодой, отважный и горячий.
238
Курлутай — военный совет.
— Мои воины рвутся в бой, мурза. Никакие преграды не остановят моих славных джигитов. Прикажи — и тумен сегодня же возьмет город неверных! — воинственно и гордо прокричал Давлет.
— А ты что скажешь, Бахты? Удастся ли нам с ходу взять крепость урусов?
— С ходу городов не берут. И ты это знаешь, несравненный Джанибек. Волка не сразу вынимают из капкана. Зверя вначале надо обложить, — с улыбкой поглядывая на Давлета, произнес Бахты.
— Воинам нужна добыча, они не хотят топтаться у стен иноверцев, — недовольно сказал Давлет.
— Враг силен и хитер, и никто не умеет защищать крепости, как урусы. Они бьются до последнего воина. На стенах сражаются женщины и дети, — проговорил Бахты.
— Что же ты предлагаешь, темник? — качнувшись на шелковых подушках, спросил Джанибек.
— То же самое, что всегда делаешь ты, наихрабрейший мурза. Ты умеешь брать города. Тебе покорились крепости Валахии и Буковины, — польстил Бахты. Все последние месяцы он восхвалял военачальника Джанибека.
«Хан Казы-Гирей не вечен, — размышлял темник. — И может настать такой день, когда бахчисарайский трон опустеет. Казы-Гирей не пользуется милостью султана Магомета. Последние походы хана были неудачны. Он не пополнил султанскую казну ни золотом, ни богатым ясырем. А если и этот набег не принесет Казы-Гирею удачи, то его отправят к аллаху. Люди султана хорошо пользуются ядом и кинжалом. Ханский трон займет мурза Джанибек, а я буду его визирем. А там, глядишь, и Джанибек не угодит султану».
— Я верю в искусного предводителя Джанибека. Все, что он прикажет, принесет нам победу! — громко воскликнул Бахты.
Старшие военачальники поспешили поддержать темника:
— И мы верим!
— Приказывай, Джанибек.
Мурза благосклонно обласкал глазами Бахты и властно, сцепив короткими жесткими пальцами рукоять меча, проговорил:
— Раздоры угрожают нашему ханству и турецкому Азову. Дерзкие гяуры [239] пришли в степь, но им никогда не владеть Диким Полем. Степь — колыбель татар. Тан, звери и птицы должны принадлежать Бахчисараю. Раздоры — хищный тигр, но ему больше не рыскать по нашим кочевьям. Мы убьем хищного зверя! Сейчас я подниму воинов и окружу Раздоры. Тумен Давлета перейдет Тан и будет осаждать крепость с реки.
239
Гяуры — московиты, неверные.