Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
Болотников кинулся к пушкарям.
— Цельте в тараны, братцы! Живо!
Но те уже и сами догадались, наводя жерла орудий на осадные машины.
Начальником наряда был у пушкарей степенный пожилой казак Тереха Рязанец. Десять лет он был затинщиком, палил из пушек по татарам с рязанских стен, а затем бежал в Дикое Поле.
— Пушкарский голова замордовал. Чуть что — и в зубы. Не утерпел — сдачи дал, да не рассчитал малость: насмерть пришиб. Принимайте в казаки, донцы.
И донцы приняли: пушкари завсегда нужны, тем более для раздорцев. В крепости шестнадцать пушек,
— Меркнет свет в глазах, братцы. Худо зрю наряд свой. Осиротели мои пушки.
С приходом в Раздоры Терехи Рязанца атаманы вздохнули:
— Заступай в пушкарские головы, Тереха… Но чтоб пушки золотом горели, дробом [245] и ядрами палили! А коли худо будешь службу нести — в Дону утопим.
Но Рязанца не пришлось топить, взялся он за дело усердно: вычистил от пороховой гари и ржавчины стволы, привел в порядок лафеты, поставил пушки на катки — и наряд вновь приобрел грозный вид.
245
Д р о б — картечь.
Пушки были разные — малого, среднего и дальнего боя; среди них выделялись две «трои», один «единорог» и «соловей», добытые казаками на Волге. Это были мощные, тяжелые пушки, стрелявшие ядрами и дробом.
— Пуще глаза храните. То славный наряд. В Москве на Пушечном дворе знатными мастерами отлиты, — с любовью поглаживая пушки, говорил приставленным к наряду казакам Тереха Рязанец.
В часы осады он бегал от пушки к пушке и покрикивал:
— Без надобности не палить! Пороху мало. Ждите, когда поганые наряд свой подтащат. По нему и бейте.
Когда же татары подтащили к Степным воротам тараны, Рязанец находился совсем в другом конце крепости, но пушкари и без него решили ударить по осадным машинам.
— Живее же, черти! — поторопил их Болотников, видя, как каменные глыбы наносят ощутимый урон казакам.
Пушкари вложили в стволы ядра, насыпали в запалы пороху, поднесли к зелейникам горящие фитили. «Троя» и «единорог», изрыгнув дым и пламя, оглушительно ухнули; но ядра пролетели мимо и плюхнулись в ров.
Болотников сокрушенно махнул рукой.
— Да что же вы, черти зелейные!
Но тут к наряду подоспел сам Тереха Рязанец. Растолкав орудийную прислугу, навел пушки и закричал:
— Пали!
Оба тяжелых ядра упали в самую гущу татар, обслуживающих камнеметные машины; послышались вопли и стоны, обрывки жильных ремней взвились вместе с землей в воздух.
— Так палить! — сердито приказал пушкарям Рязанец.
К нему подбежал Болотников, крепко поцеловал.
— Молодец, друже!
Тереха же метнулся к другим пушкам: ему надо было всюду поспеть, чтоб не было суеты и замешки среди наряда.
Невольники
— Вгрызайтесь в землю, шакалы! Да побыстрее! Тот, кто хоть на миг опустит кирку, будет обезглавлен! — кричал Араслан-бек.
Невольники кирки не опустили. Вскоре ниши были готовы, по крепости ударили турецкие пушки. Тяжел был этот удар: стены и ворота зашатались, одна из небольших деревянных башен была снесена; свалившись внутрь крепости, она придавила собой более десятка казаков.
— Еще несколько залпов — и от Раздор ничего не останется! — самодовольно воскликнул Ахмет-паша, наблюдавший за осадой с высокого холма.
Но в это время по тыну, прикрывавшему кулеврины, выстрелили казачьи пушки. Ядра сделали несколько больших пробоин, через которые стали видны капычеи и пушки.
Болотников не замедлил крикнуть станице:
— Бейте в дыры, донцы!
В пробоины посыпались стрелы и пули, поражая орудийный наряд.
Араслан-бек, отбежав за ров, замахал на невольников зубчатым ятаганом.
— Заделывайте пробоины, шакалы! Вперед!
Рабы кое-как залатали дыры и вновь загремели турецкие пушки; им отвечали со стен казачьи. Ядра донцов то и дело пробивали янычарские щиты, но их тотчас закрывали. У опасных брешей полегли последние десятки невольников.
Более часа продолжалась перепалка; едкий, густой дым повис над крепостью. Ухали пушки, свистели ядра, взметались в небо черные облака земли, сыпалась от щитов и бревен щепа.
Татары, спахи и янычары с минуты на минуту ждали, когда рухнут казачьи стены. Нетерпеливо поджидал этого и мурза Джанибек.
«Сейчас копычеи разобьют крепость и мои тумены ворвутся в город. Добыча близка!» — в горячем ознобе раздумывал он.
Но чудо — крепость стояла, ни одна из стен не рухнула; хваленые турецкие кулеврины не смогли сделать и единой пробоины. Уж не заколдована ли крепость урусов?
Крымцы и турки недоумевали. Не ведали они, что Раздоры опоясаны мощной трехрядной дубовой стеной, способной выдержать многодневную пушечную осаду. Гораздо слабее были сами ворота, но их надежно прикрывали «трои», не позволявшие кулевринам вести долгий прицельный огонь. Дощатый тын, напротив ворот, был одним из самых уязвимых, турецкие пушки часто молчали; то и дело надо было заделывать проломы и бреши.
В разгар боя Тереха Рязанец подошел к «трое» и велел засыпать в зелейник двойную меру пороха.
Пушкари опасливо глянули на Рязанца.
— Много лишку, Тереха.
— Не много. Сыпь как велено!
И пушкари засыпали. Турки тем временем заделывали очередную брешь; в неё-то и задумал выпалить Рязанец. Он дольше обычного приноравливался к пушке, сунул горящий фитиль в зелейник. «Троя» мощно и раскатисто, сотрясая стены, ухнула, посылая трехпудовое ядро в пролом янычарского тына. Заряд угодил в кулеврину, вдребезги разбив и уничтожив орудийную прислугу.