Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
На пятый день юртджи донесли:
— Раздоры близко, досточтимый мурза. Полдня пути — и войско будет у крепости.
Джанибек остановил тумены на отдых. Так было всегда: прежде чем приступать к бою, орда два-три дня восстанавливала силы. Так завещал великий Чингисхан.
Проворные слуги принялись ставить походный шатер. Вскоре Джанибек восседал на высоко взбитых подушках и тянул кальян [233] . На мурзе — белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянная жемчугом и алмазами, парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанным самоцветами, красные сафьяновые сапоги
233
Кальян — восточный курительный прибор, в котором табачный дым очищается, проходя через сосуд с водой.
Шатер увешан бухарскими коврами и дорогими струйчатыми материями. Окна шатра узкие, скупо пропускавшие свет, но в высоких медных светильниках ярко полыхают толстые свечи из бараньего сала.
Джанибек величав и спокоен, его не гнетут тяжкие думы. Он уверен: Раздорам не устоять против его войска. Азовский Ахмет-паша плывет по Тану [234] с большим огнестрельным нарядом. Скоро он присоединится к Джанибеку и ударит своими пушками по казачьей крепости. Мирзу и пашу ждет богатая добыча, у казаков всегда есть чем поживиться. Они награбили много добра, и теперь все оно в Раздорах.
234
Т а н — древнее название Дона.
По шатру забарабанил дождь. Джанибек сполз с подушек и раздвинул шелковый полог. Над ордой нависли низкие темные тучи. Но и ненастье не обеспокоило мурзу: степной дождь не долог, вскоре с Маныча придет ветер и унесет тучи за Тан.
В шатре стало прохладней.
— Принесите мангал, — приказал Джанибек слугам. Те кинулись к вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на глинобитной подушке. Слуги раздули угли, раскалили мангал, и в шатре стало тепло.
— Достархан! [235] — раздалось новое повеление Джани-бека.
235
Достархан — угощенье, а также нарядная скатерть, расстилаемая для пиршества. Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы — большой.
На пиру мурза громко и хвастливо произнес:
— Сегодня — малый достархан, но не пройдет и семи лун, как мы будем сидеть за большим пиром. И прислуживать нам будут не эти черномазые рабы, а урусы-казачки.
— Мы давно знаем тебя, несравненный Джанибек, — льстиво заговорил темник Бахты. — Ты великий воин. В сердце твоем нет страха. Мы помним твои походы на Валахию, Молдавию и Польшу. И всегда ты был удачлив, принося крымскому повелителю богатую добычу. Теперь перед тобой казаки. Им не уйти от карающего меча Джанибека!
— Не уйти! — закричал другой темник, грузный, заплывший жиром мурза Саип. — Мы перебьем их, как шелудивых собак! Великий аллах давно сердит на презренных иноверцев. Они угнали мои лучшие табуны и пограбили улус на Колчике [236] . Я остался
— Хорошо еще свою голову не потерял, — усмехнулся молодой тысяцкий Давлет. — До самого Перекопа бежал от казаков наш отважный мурза.
Глаза Саипа налились кровью, дебелая рука стиснула рукоять кривой сабли.
236
К о л ч и к — приток реки Калмиус, втекающей в Азовское море.
— Я потомок великого хана Батыя, и никто не смеет обвинить меня в трусости!
— Бату-хан никогда не показывал спину урусам, — вновь язвительно произнес Давлет.
Саип вскочил, бешено взвизгнул и выхватил из ножен саблю.
— Я убью тебя, собака!
Джанибек кивнул тургадурам и те, могучие и свирепые, закрутили руки темника за спину.
— Сядь, Саип, — спокойно сказал Джанибек. — Я позвал вас на достархан не для ругани. Каждый докажет свою удаль на поле брани, и тот, кто первым ворвется в Раздоры, будет удостоен особой милости Казы-Гирея. А сейчас пейте хорзу и любуйтесь моими плясуньями.
Джанибек хлопнул в ладоши, и рабы кинулись из шатра за наложницами. Явились трое: персиянка, гречанка и кахетинка. Все они были необычайно стройны и красивы. Большеглазые, юные, в легких прозрачных одеждах, они послушно встали возле Джанибека. Тот взмахнул рукой, и в шатре зазвучали зурны; плясуньи тотчас сорвались с места и с улыбкой начали свой танец; их гибкие, полуголые тела замелькали вокруг достархана.
Тысяцкие и темники пили, ели и похотливо пожирали глазами джанибековых наложниц.
Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду; его танцовщицы могли украсить любой гарем, сам турецкий султан не отказался бы от таких наложниц. В Раздорах Джанибек добудет новых ясырок. Казачки Тана — красивейшие в мире. Скорее бы взять этот дерзкий город.
Всех больше пил на достархане темник Саип. Он косо глядел на Давлета и осушал чашу за чашей. Когда же угощение кончилось, темник не смог подняться с ковра.
— Слаб ты, Саип, — усмехнулся Давлет. — Теперь тебе и сабли не вынуть.
Темник в ответ лишь что-то невнятно пробурчал и всем грузным, тяжелым телом распластался на ковре.
— Унесите мурзу, — приказал рабам Джанибек.
Когда все покинули шатер, Джанибек повернулся к одному из своих тургадуров:
— Менгли ко мне.
То была одна из наложниц. Служанки-рабыни принялись обряжать Менгли для мурзамецкого ложа. Они раздели её, расчесали черные густые волосы, промыли их в воде.
— Понравлюсь ли я господину? Нарядите меня в лучшие одежды, — ручейком журчала Менгли.
— Ты прекрасна. Господин будет доволен тобою, — сказали рабыни, вдевая в уши наложницы яркие рубиновые подвески.
Вскоре Менгли стояла у ложа. Тургадуры покинули шатер. Джанибек придирчиво осмотрел персиянку и ласково улыбнулся.
— Я подарю тебе в Раздорах маленького казачонка и много украшений.
Менгли распростерлась у ног мурзы.
— Спасибо, мой властелин.
— А теперь поднимись и пляши.
Джанибек опустился на ложе. Сейчас Менгли будет танцевать только для него. Он любил смотреть на её извивающееся, полное страсти, тело. Как всегда, после танца, Джанибек накидывался на Менгли и срывал с неё прозрачные одежды.