Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— Степь-то широка, гультяй, изловишь вас.
— Изловишь, отец-воевода. Казаки ноне недалече, и всего-то в двух верстах.
— Да ну! — встрепенулся голова и с беспокойством поглядел в степь. — Не вижу что-то.
— В лощине они, батюшка. Тризну правят. Шесть десятков. Сидят, винцо попивают да дружков поминают. Вон как ты ловко казаков в лощине-то уложил. И эти никуда не денутся.
— А не лукавишь? — голова искоса глянул на Секиру. — Башку смахну, коль врешь.
— Помилуй бог, батюшка. Вот те крест!.. Пошто же я стану врать, коль сам к тебе пришел. Мне, чать, еще
Голова прошелся взад-вперед, а затем опустился на походный стулец. Возле переминались сотники.
— Что порешишь, Кузьма Андреич? — спросил один из них.
Голова призадумался. Дело-то не простое, с казаками воевать худо. Дерзкий народец! Бьются насмерть. В лощине той сами полегли, но и три десятка стрельцов повалили. Шутка ли! А стрелец тебе не гультяй — человек государев, и за каждого надлежит перед царем батюшкой ответ держать: как да что и по какому нераденью служилых не уберег? Правду сказать, казаки-то сами полезли. Норовили их в полон взять да в Самару отвезти, а казаки — в сабли! «Донцы в полон не сдаются!» И на стрельцов. Хотели было прорваться, да не выгорело. Так все и полегли, нечестивцы!
На украйные земли Кузьму Смолянинова послали в пролетье, когда на Москве начал сходить снег; послали не одного. Собрал начальных людей Годунов в своих палатах и молвил:
— Стоять вам на Украйне крепко. Беглых мужиков ловить и вспять возвращать. Казакам же с Понизовья — ни проходу, ни проезду. А тех, кто в Верховье лезет да разбой чинит, купцов да послов грабит, — полонить и казнить смертью.
Выполнял наказ Кузьма Смолянинов с усердием: и на Украйну прибыл вовремя, и беглый люд прытко ловил, и казакам проезду не давал. Бывали и стычки: казаки ярились, саблями махали, но голова не из пугливых. Случалось ему и с ливонцем воевать, и с татарином драться. В девяносто первом году [251] , когда поганые к Москве подвалили, Кузьма Смолянинов ратоборствовал в Большом полку. Славно бился, сам воевода, князь Федор Иванович Мстиславский, похвалил: «Добрый воин Кузьма Смолянинов, живота не щадит». Наградил сотника золотым кубком, а государь поместье пожаловал.
251
Крымский набег 1591 года.
На казаков Кузьма Смолянинов шибко серчал. Кабы не они, сидел бы сейчас в приказе на Москве да меды попивал. Вольготно жилось ему в Белокаменной, вольготно, сытно да весело. А тут тебе ни терема красного, ни баньки душистой, ни снеди обильной. Рыщи себе по степи да мужиков заарканивай, а того хуже — с воровскими казаками воюй. Биться же с ними — не пряники жевать. Хитрей да храбрей казака на белом свете нет. Тяжко донцов воевать!
Дня три назад к голове прискакал с волжских застав гонец. Доложил с глазу на глаз:
— От саратовского воеводы к тебе прислан, Кузьма Андреич. Повелел известить, что из Раздор к Волге казачье войско выступило с воровским умыслом. Надо встретить и разбить гулебщиков.
— Велико ли войско? — первым делом спросил Смолянинов.
— Не
— Полтыщи мне не осилить. Стрельцов моих всего три сотни.
— Подмога будет. Из Саратова сам воевода выступил, а у него, почитай, тыща служивых. Тебе ж покуда велено казаков выследить. Надо выведать, куда они путь держат. А там и саратовский воевода подойдет. Нельзя гулебщиков пущать на Волгу.
— Мудрено. Волга — не ручеек, поди спознай, где гультяй вылезут. Пожалуй, и не выслежу, — засомневался Смолянинов.
— Велено порадеть, Кузьма Андреич.
Кузьма Андреич порадел. Отыскал-таки казаков. Но их почему-то оказалось всего два десятка, и непонятно было, откуда пришли эти гультяй. То ли они с Медведицы, то ли с Хопра, а то ли с самого Дона. Дикое Поле велико, попробуй угадай. Попытался было казаков в полон взять да все выведать, но те и не подумали бросать сабли, так и сгибли в сече.
— Так как, Кузьма Андреич, пойдем брать гультяев? — вновь спросил один из сотников.
И на сей раз голова ничего не ответил, лишь уперся пытливым взором в казака-перебежчика.
— Откуда твои гультяй?
— Откуда? — переспросил Секира и малость замешкался. К такому вопросу он был не готов. Правду сказать — тайну открыть, словчить — можно на крючок угодить. — Не ведаю, как и молвить, отец-воевода. Казаки-то наши из разных мест. Кто с Битюга, кто с Айдара, а кто и с Медведицы. Не сидят сиднем, знай по степи крутят. Седни они на Воронеж кинутся, завтра на азовцев пойдут, а то и на московских послов навалятся. Волчья жизнь! Не любо мне с ними шастать.
— А шастал-таки, разбойничал. Как же ты к стрельцам не побоялся? Ведь я тебя могу и на виселице вздернуть.
— Все в твоей воле, батюшка, — низехонько поклонился Секира. — Но токмо повинную голову и меч не сечет. Я ж за себя шесть десятков воров отдаю. Чать, стоит моя голова этого. Не погуби, батюшка!
— Дерьмо ты, — сплюнул голова. Душепродавцев-изменников Кузьма Андреич терпеть не мог.
— Уж какой есть, батюшка. Но гулебщиков, кои супротив царя и бога воруют, мне не жаль.
Голова поднялся с походного стульца, близко ступил к Секире, глянул в упор.
— И все ж лукав ты, ананья… Сказываешь, шесть десятков в казачьем войске? А не боле? Может, целая рать собралась, а?
— Так то ж моя погибель, батюшка! — вскричал Секира. — Ведь коль тебя проману — голова моя с плеч.
Голова повернулся к сотникам.
— Подымайте стрельцов.
Начальные люди побежали к сотням.
— А мне куды ж, отец-воевода? — вопросил Секира.
— При мне будешь. Верните гультяю коня!
Казаки правили тризну. Тянули из баклажек горилку и пели заунывные песни. Их, как и сказал Секира, было не свыше шести десятков. Остальное же войско отошло на полуверсту вспять и залегло в высокой траве. Ждали долго. Глядач нет-нет да и высунется из травы.
— Тихо, батько.
«Ужель сорвется? Ужель стрельцы о войске распознали? Тогда Секире не вернуться», — тревожился Болотников.
Полежали еще с полчаса, и вот наконец глядач бодро донес:
— Выступили, батько!