Иван Болотников Кн.1
Шрифт:
— С добром, князь, — наконец выдавил из себя холоп. — Велел приказчик Гордей сказать, что весь хлебушек распродан в Вологде по двадцати три алтына за четверть. Дня через три приказчик в Москве будет.
Телятевский выпустил из рук гонца и с довольной улыбкой опустился в кресло. Слава богу! Ох и пронырлив Гордейка. По самой высокой цене хлеб распродал. Придется наградить достойно за радение.
Андрей Андреевич внимательно глянул на холопа, спросил:
— Отчего сам невесел? Или хворь одолела? Да и кафтан весь изодран.
— По дороге в Москву разбойные
— Плохо отбивался, ежели без коня и денег остался, — промолвил князь.
Однако за добрые вести гонцов кнутом не жалуют. Спросил миролюбиво:
— Чьи шиши [111] тебя повстречали?
— Атаманом у них Федька Берсень. Лихой бродяга. Сам-то он из пашенных мужиков князя Шуйского. А вот в ватажке его разбойной и наши беглые крестьяне очутились.
111
Шиши — разбойные люди.
Андрей Андреевич нахмурился. Хотел было что-то резко высказать гонцу, но передумал и махнул рукой.
— Ступай на двор. Покличь мне Якушку.
Глава 12
На дворе княжьем
В княжьей поварне Болотникова накормили вдоволь. Иванка озадаченно вышел во двор и не спеша побрел на конюшню проведать Савраску. Шел и удивлялся. Отродясь так не везло. От смерти его сам боярин Борис Годунов вызволил. Тот самый боярин, который в народе нелюбим. Чудно! И какое дело цареву боярину до мужика. Здесь что-то не так. А может, Афоня Шмоток к государеву правителю пробился? Едва ли. Не так просто бобылю во дворец пройти. Государева стража мигом бердышами вытолкает. Мудрено…
Болотников вошел в распахнутые настежь ворота княжьей конюшни и зашагал по проходу между стойл к концу полутемного сруба, где стояли на привязи кони ратников.
Иванку окликнул невысокий старичок в лыковых лаптях и кожаном запоне.
— Чего надобно, молодец?
— Аль не признал, Ипатыч? Ратник я княжий. Иду к своему Гнедку, — отозвался Иванка.
Старичок глянул на Болотникова подслеповатыми глазами, но, видимо, так и не признал. Подошел ближе, осенил себя крестом.
— А не врешь, молодец? Уж не лиходей ли? Наведешь порчу на лошадей, чего доброго. Ты постой тут, а я до набольшего конюха добегу. Он-то глазастый. Разберет что к чему, — промолвил старичок.
— Да ты что, Ипатыч? Совсем у тебя память отшибло. Нешто забыл, как я тебе два дня назад пару навильников выстругал?
— Вот так бы и толковал сразу, Иванка. Уж ты прости меня старого. Глазами ослаб, запамятовал. Ступай к своей лоша душке.
В последнем стойле заржал конь. Поднялся и потянулся мордой к Иванке.
— Узнал, Гнедок. Ох и соскучился я по тебе! — тепло проронил Болотников и обнял коня за шею. И почему-то сразу вспомнились Иванке
Болотников опустился на копну свежего сена и закрыл глаза. Дурманяще пахло вьюночком, манником, пыреем, мятликом. И до чего же хорошо лежать на мягком сене!
На селе сейчас страда. Взлеты и шарканье кос, потные спины мужиков, духовитые стога…
В соседнем стойле послышался неторопливый разговор двух крестьян.
— В деревеньку тянет, ох, тянет…
— Топерь не скоро в вотчину вернемся. Князь повел стога в лугах метать.
— У тя лошаденка есть?
— Угу. Добрый коняга. Соху легко тянет. Три года его выхаживал. А у тебя?
— Нету, братец. Прошлым летом загубили мою Каурку. Князь себе летние хоромы ставил. Лошаденку к плотничьей артели приписал. Лесины таскала Каурка. А она у меня по десятому году, слабосильная. Возле хором и пала. Потом не купил.
— А чего ж?
— Хе, братец. Откуда эких денег набраться? В одном кармане вошь на аркане, в другом блоха на цепи. Ребятенок-то тринадцать, душ!
— Пропадешь без лошаденки.
— Пропаду, братец… К соседу пойду. Богатющий, изба-пятистенка. Приеду с боярщины и в ноги кинусь Никите Силычу. Коня попрошу. Вспашу десятину как-нито.
— Дорого дерет, поди, Силыч?
— Свирепый. Без бога живет. За каждый день по чети хлебушка отбирает.
— Ох, сгинешь…
— Сгину, братец.
— Оброк велик князю даете?
— Уж куда больше. На Евдокию в сусеках един ветер гуляет.
— А деревенька у вас большая?
— Не. Года три назад стояло десять изб, а теперь всего пять дворов осталось. Кои мрут с голодухи, кои в бегах. У меня два братана шестой год в бегах. Бродяжная Русь нонче…
Болотников протянул руку к Гнедку. Конь лизнул ладонь шершавым языком и снова тихо заржал. Иванка поднялся и долго молча стоял, прижавшись щекой к теплому лошадиному боку.
«Надо Шмотка искать. Где-то здесь на конюшне, сказывают, обитается. С ним, говоруном, легче станет», — подумал Болотников и вышел.
Бобыля нашел в просторном приземистом сарае, где хранились княжьи зимние колымаги. Афоня Шмоток сидел на деревянном обрубке и, тихонько посвистывая, чинил подвесной ремень. Рядом, незлобливо переругиваясь, елозили коленями по земле двое холопов, обтягивая деревянную дверцу красным сукном.
— Эгей, умелец колымажный!
Афоня вздрогнул, поднял голову и оторопел. Выронил ремень, изумленно заморгал глазами и обрадованно метнулся к Иванке.
— Ах, голубок ты мой!
Восторгу Афони не было предела. Он крутился возле Болотникова, толкал его кулаками в грудь, обнимал за плечи.
Друзья отошли в сторонку, присели на телегу. Бобыль бойко принялся рассказывать о своих похождениях и мытарствах.
— Неспроста приказчик задумал тебя воротить в вотчину. Ужель о сундучке проведал? — тихо и встревоженно проговорил Болотников, когда бобыль закончил свою длинную речь.
— Сумлеваюсь. Кажись, следов не оставляли… Ну да бог с ним. Сам-то как из Пыточной выбрался?