Иван Болотников Кн.1

Замыслов Валерий Александрович

У сотников и темников [142] кони покрыты железными и кожаными панцирями.

Джигиты громко приветствовали подъехавшего Казы-Гирея.

— Салям алейкум, великий хан!

— Слава повелителю!

— Слава несравненному!

Казы-Гирей окинул внимательным взглядом несметное войско, ощетинившееся копьями, кривыми мечами, и громко произнес:

— Мои верные и храбрые джигиты! Я привел вас к богатой столице урусов. Сейчас мы двинем свои тумены на московитяи и уничтожим презренных. Вспомните славные походы великих монгольских каганов. Мы властвовали над всей вселенной. Теперь неверные

подняли свои головы. Но мы посечем их своими острыми саблями и по их трупам въедем в Москву.

142

Темник — начальник тумена.

Славные воины! Я отдаю вам столицу урусов на три дня. Вьючьте коней богатой добычей, набивайте чувалы [143] золотыми крестами и драгоценными камнями, наполняйте бурдюки красным боярским вином и хмельными медами.

Берите в полон рабов, убивайте стариков, кидайте детей в костер. Все живое — предайте земле. Пусть один черный пепел останется после нашего победного набега. Не стоять Москве на семи холмах!

Воины, размахивая клинками над шлемами и меховыми шапками, сотрясли Воробьевы горы гортанными воинственными криками.

143

Чувал — большой вьючный мешок, изготовленный из кожи или шерсти.

Повелитель, зажигаясь от боевых воплей джигитов, приказал Бахты-Гирею:

— Убейте молодого коня и принесите мне чашу крови.

— Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, — приложив руку к груди, отозвался мурза и с десятком нукеров поскакал к пасущемуся на склоне горы конскому табуну.

Вскоре темник явился обратно и, припав на одно колено, поднес спешившемуся хану чашу с темной лошадиной кровью.

Казы-Гирей снял с головы золотой китайский шлем, повернулся лицом к солнцу и воскликнув — с нами аллах — жадно припал губами к чаше.

На горе раздались мощные ратные кличи багатуров.

Глава 4

 На поле брани

Близился час битвы.

Ратники, переминаясь с ноги на ногу, еще раз проверяли на себе доспехи, поправляли шеломы и тревожно поглядывали на гору.

Пушкари встали возле подвижного дощатого тына. У них все наготове — чугунные ядра, мешочки с зельем, фитили.

Здесь же прохаживается знатный литейный мастер государева Пушечного двора — Андрей Чохов. Он в суконном кафтане, осанистый, кряжистый, русобородый. Зорко поглядывает на пушкарей и затинщиков [144] , дает скупые советы.

144

Затинщик — пушкарь к затинной пушке, то есть пушке, вделанной в стену.

— Не посрамим матушку Русь, Андрей Иваныч. Не пропустим басурман в Москву, — заверяли знатного мастера пушкари…

— Ты бы поостерегся, Андрей Иваныч. Голова [145] велел тебе во дворе оставаться. Татары метко стрелу пускают. Зашибут, чего доброго, — вымолвил старый затиищик с опаленной рыжей бородой.

— Где как не в ратном бою литейное

дело проверить. Здесь моё место, Акимыч, — строго произнес Чохов и пошел дальше вдоль деревянного тына, мимо многопудовых громадных пушек.

145

Г олова — в данном случае — начальник Пушкарского приказа.

Вместе с пушкарями приготовились к бою пешие стрельцы с ручными пищалями и самопалами.

— Татары иду-у-ут! — вдруг пронесся по Передовому полку зычный возглас.

С Воробьевых гор услышали русские воины дребезжанье рожков, гулкие удары боевых барабанов, пронзительный вой труб.

Московское войско зашевелилось. Вершники по приказу сотников взмахнули на коней, а пешие ратники построились в десятки и тесными сплоченными рядами, поблескивая шеломами и красными остроконечными щитами, панцирями и кольчугами, с волнением ожидали грозного врага.

Размахивая кривыми саблями, прижавшись к гривам низкорослых, но быстрых и резвых коней, с дикими воплями неслись на русское войско татарские тумены.

Когда татары приблизились к дощатому городку, из бойниц укрепленного стана, с крепостных стен Данилова, Новоспасского и Симонова монастырей дружно ударили тяжелые пушки, пищали.

Ордынцы не ожидали столь могучего огня.

Многие ядра достали передние ряды конницы и внесли замешательство среди джигитов. Улусники рассыпались по полю и повернули вспять к холму, отойдя на безопасные рубежи.

Казы-Гирей, встревоженный громом русских пушек, спешно послал гонцов к темникам, приказывая им явиться к его шатру.

Когда начальники туменов оказались перед разгневанным повелителем, Казы-Гирей, размахивая мечом, закричал:

— Презренные шакалы! Аллах не любит, когда багатуры показывают неверным спины. Я даю вам еще один тумен. Идите на урусов и разбейте город!

И теперь уже тридцать тысяч джигитов, издавая свирепые вопли, ринулись на русский стан. Сотники, темники и мурзы, увлекая за собой воинов, страшно визжали:

— И-ойе! И-ойе! Уррагх! [146]

И вновь дружным огнем встретили яростно напиравшего неприятеля русские пушки.

Заклубились тучи пыли. Кони шарахались в стороны, ржали, поднимались на дыбы, выкидывая из седел всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.

Но все же татары упорно неслись вперед. Приблизившись к дощатому городку, воины на полном скаку метали через тын копья, спускали тетиву, поражая меткими стрелами ратников Передового полка.

146

Уррагх — вперед (тат.).

Но тут ударили в гущу конницы две тысячи пеших стрельцов из пищалей и самопалов.

Татарские тумены остановились и, резко повернув коней, вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных трупов.

Русское воинство ликовало. Опытный воевода Федор Иванович Мстиславский, неторопливо поглаживая окладистую бороду, сказал степенно князьям и боярам:

— Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и пищальники басурман бьют…

— Нашим пушкам нет равных. Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их силу. Андрейку Чохова и затинщиков следует наградить щедро за радение, — произнес князь Андрей Телятевский.