Иван Болотников Кн.2
Шрифт:
— В бегах, — молвил Семейка, молвил тяжко и скорбно, окидывая унылыми глазами мужичье разоренье.
Иван Исаевич посмотрел на Семейку, на его поникшее лицо, подумал: «Кажись, пора и привыкнуть к пустым селищам. Так нет же! Ишь как наугрюмился, страдная душа. Мужику безнивье — нож острый».
Семейка вдруг насторожился, приподнялся в седле.
— Погодь, погодь… Никак косарь. Чуете?
Болотников и Беззубцев прислушались. Из-за околицы, прикрытой березняком, донеслись звонкие, шаркающие
— Косарь, — кивнул Иван Исаевич. — Горбушу правит.
Тронулись к околице и вскоре увидели плотного русоголового мужика, точившего обломком татарского терпуга косу. По лужку, пощипывая донник, гуляла лошадь — чистая, ухоженная, сытая; лоснились округлые бока в рыжих подпалинах. На телеге — упряжь, раскрытая котомка со снедью, липовый бочонок с резной ручкой.
— Бог в помощь, — сойдя с лошади, молвил Болотников.
Мужик не спеша отложил горбушу, цепкими, прощупывающими глазами окинул путников.
— Один, что ль, в деревеньке?
— Один.
Из разговора с мужиком узнали: зовут Купрейкой Лабазновым, живет в Сосновке лет десять; раньше крестьянствовал, хлеб сеял, медом промышлял, ныне же заложился по кабальной грамотке за калужского купца.
— Аль в тягость нива стала? — спросил Беззубцев.
Купрейка колюче глянул в ответ.
— А кой прок в ниве, коль жита нет? У меня пять ртов, и все хлеба просят. Вовек бы к купцу в кабалу не пошел.
— А где другие мужики?
Купрейка замолчал, потупился.
— В бегах, поди? Да ты не таись, Купрей Лабазнов, сказывай смело.
Мужик поднял на Болотникова глаза. «Смело»! Ишь какой ловкий. Вон и кафтан алый доброго сукна, и сабля с пистолетом, и шапка с меховой опушкой.
— Не пужайсь, сказываю! — весело подтолкнул мужика Иван Исаевич. — За пристава не возьмем. Люди мы царя Дмитрия Иваныча, заступника всенародного. Не пужайсь!
Купрейка по-прежпему нем, переминается с ноги на ногу. Лицо постное, замкнутое.
— Аль не рад Дмитрию Иванычу? — в упор разглядывая мужика, спросил Болотников.
— Сидели и под Дмитрием, — хмуро отозвался крестьянин.
— Ну и как? Полегче, чем под Шуйским?
— Да никак! — сердито, с неожиданной смелостью выпалил мужик. — Вишь они, цари-то, — махнул рукой в сторону заброшенных полей. — Как были в чертополохе, так и ныне стоят. Цари! — плюнул в широкие ладони, взялся за косье и ожесточенно замахал горбушей.
«Занозист мужичок, — подумал Болотников, — такое не каждый брякнет. Удал!» Долго смотрел в спину Купрейки, любовался его ловкой сноровистой работой и наконец молвил:
— Посоветуемся, други. Дале ехать опасно. Надо стрельцов перехитрить.
Посоветовались, пошли к мужику.
— Сено когда к купцу повезешь?
— Седни.
— Вот и
— Сами не безлошадные, — недоуменно пожал плечами Купрейка.
— Коней здесь оставим. Повезешь нас скрытно, под сеном.
Купрейка закряхтел, насупился.
— Не повезу.
— Чего ж так, друже? Кажись, не из робких. Полтиной пожалую.
— Не повезу! — отрезал мужик.
— А коль силом заставим? — подступил к мужику Юшка. — У нас, милок, выхода нет. В Калугу открыто нам не войти.
— Хоть руби, не повезу, — стоял на своем мужик. — Не пойду на воровское дело.
— На воровское? — нахмурился Юшка. — Ты болтай, да меру знай. Нашел воров.
— За тебя ж, голова еловая, радеем, — сказал Семейка, — за волю мужичью, а ты?
— «За волю мужичью», — передразнил Купрейка. — Буде брехать-то. Нужен вам мужик, как мертвому кадило.
Болотников, казалось, был невозмутим, но это лишь с виду, в душе его сумятица: мужик и удивил, и встревожил.
— Ты вот что, Купрей… Знать, нас за бар принял? По кафтану не суди. Когда-то и мы за сохой ходили, соленым потом умывались. Ведаем, как хлебушек достается… Запрягай.
Мужик будто к земле прирос. Болотников подошел к лошади, ввел меж оглоблей, взялся за упряжь.
Купрейка сел на копешку сена, ухмыльнулся: давай, давай, барин. Это тебе не саблей махать.
Болотников же, подмигнув мужику, принялся запрягать лошадь. Упряжь: узда, хомут со шлеей, дуга, супонь, седелка, гужи, чересседельник, вожжи — крепкая, не затасканная. Похвалил:
— И конь у тебя добрый и упряжь на славу.
Мужик не отозвался, продолжая насмешливо поглядывать на барина. Однако вскоре усмешка сошла с его лица: барин запрягал сноровисто и толково. Вон и шлею ловко накинул, и хомутные клешни как надо супонью стянул, и оглобли в меру чересседельником подтянул. (Тут — не перебрать, тютелька в тютельку надо попасть, дабы лошади воз тянуть сподручней). Знать, и впрямь из мужиков. Ни барину, ни служилому человеку так ловко лошадь не запрячь.
Болотников, усевшись на подводу и взяв в руки вожжи, оглядел стожки сена.
— Который повезешь?
— Выбирай, — равнодушно бросил мужик.
Иван Исаевич, скинув кафтан, подошел к одному из стожков, сунул ладони в теплое, пахучее нутро. Вытянул пучок, приложил к ноздрям, помял меж пальцев. Купрейка стоял рядом. Болотников вложил пучок на место, огладил разворошенный край и зашагал к другому стожку. Затем к третьему, четвертому… Купрейка шел следом.
Болотников, вернувшись к одному из стожков, махнул рукой Семейке:
— Подъезжай!
Смурое лицо Купрейки оттаяло, губы тронула скупая улыбка. Угадал-таки, дьявол!.. А может, на авось?