Иван Болотников
Шрифт:
– Говори, – буркнул Берсень.
– Не ведаю, как и вымолвить… Язык не поворачивается… Беда тебя ждет, батюшка. Спасаться те надо.
– Спасаться?.. От кого спасаться, Свирька? – резко оборвал стрельца Федька, и на душе его потяжелело.
– Сотник обо всем дознался… Не воевода-де ты, а разбойный атаман Федька Берсень, – чуть слышно выдавил десяцкий, но слова его прозвучали набатом. Загорелый Федькин лоб покрылся испариной; он шагнул к Свирьке и притянул к себе за ворот кафтана.
– Чего мелешь!
– Вестимо, батюшка. Но Потылицын иное речет. Спасайся!
Берсень оттолкнул десяцкого, выхватил саблю.
– Убью, подлая душа! Ты сотника лазутчик. Он тебя подослал?
Свирька попятился к стене, побледнел. Вид воеводы был страшен.
– Не лазутчик я, батюшка. Люб ты народу и мне люб. А сотник наш душой корыстен и лют, аки зверь. Выслушай меня. Срубить Моюголову всегда поспеешь.
Федька чуть поостыл.
– Слушаю, стрельче. Но гляди, коли слукавишь, пощады не жди.
– Верен я тебе, батюшка. Верой и правдой буду служить и дальше. Послушай меня. Потылицын седни рязанского купца повстречал, кой воеводу Тимофея Егорыча хорошо ведает…
Десяцкий рассказывал, а Берсень с каждым его словом все больше и больше мрачнел. Случилось то, чего не ожидал, и теперь смертельная опасность нависла не только над ним, но и над донской повольницей.
– Спасибо, Свирька. Награжу тебя по-царски. А пока иди.
Десяцкий вышел, а Федька заметался по избе.
«Дознался-таки, рыжий пес! Ночью норовит схватить. Меня с содругами – в железа, остальных – вырубить под корень. Крепко замыслил сотник. Крепко! Надо опередить Потылицына… Собрать донцов и ударить по людям сотника… Осилим ли? Под его началом втрое больше… А казачья отвага? А задор и удаль донцов? Осилим!»
Выскочил из Воеводской избы, крикнул Викешке:
– Коня!
Викешка отвязал от коновязи белого аргамака, подвел за узду к Федьке; тот лихо взметнул в седло и поскакал к терему; за ним припустил и Викешка.
Ворвался в хоромы и тотчас повелел разыскать Болотникова и Шестака. Вскоре оба были в покоях. Берсень торопливо поведал о беде, а затем приказал:
– Садитесь на коней и стягивайте казаков к терему. Сокрушим сотника!
Васюта метнулся к двери, а Болотников призадумался.
– Не мешкай, Иванка! – крикнул Берсень, натягивая поверх голубой шелковой рубахи тяжелую серебристую кольчугу.
Болотников подошел к оконцу, глянул на Шестака, вскочившего на коня.
– Стой, Васюта! Вернись!
Федька боднул Болотникова недовольным взглядом.
– Ты что, к сотнику в лапы захотел?
– Не горячись, друже. Присядь. Сломя голову дела не решают. Худо ныне город булгачить.
– Худо?.. Не понимаю тебя, Иванка. Ужель сидеть сложа руки? Да Потылицыну только
Федька надел поверх кольчуги кафтан, опоясался, сунул за кушак два пистоля и шагнул к двери. Но перед ним встал Болотников.
– Не горячись! Донцов сейчас не собрать. Пьяны станичники, по кабакам да по бабам разбрелись. А коль собирать начнешь да шум поднимешь – Потылицын враз заподозрит. Он-то наготове. Тихо надо сидеть, как будто ничего и не ведаем. В том наше спасенье.
– Сидеть на лавке и ждать?
– Не ждать, а с разумом дело вершить. Надо перехитрить сотника, заманить его в ловушку.
– Заманишь его, пса!
– Заманим, – твердо вымолвил Болотников.
В Стрелецкую избу пришел Викешка. Поклонился сотнику.
– Воевода кличет, Лукьян Фомич.
– Воевода? – сотник поперхнулся, по лицу его пошли красные пятна, глаза настороженно блеснули. – Пошто понадобился я воеводе?
– Веселье готовится, – простовато заулыбался Викешка. – Воевода Тимофей Егорыч надумал жениться.
– Аль вдовец наш воевода? – с тайной усмешкой вопросил сотник, теребя щепотью рыжую бороду.
– Вдовец. Жена-то еще когда преставилась, царствие ей небесное. Старшим дружкой кличет тебя воевода.
– Немалая часть, – вновь со скрытой издевкой произнес Потылицын. – А скоро ли свадьба? Скоро ли молодым под венец?
– Через седмицу, Лукьян Фомич. А ноне воевода хочет совет с тобой держать и деньгами пожаловать.
– Деньгами?.. Какими деньгами, милок?
– А те, что на свадьбу пойдут. Самому-то воеводе недосуг свадьбу готовить, пущай, грит, Лукьян Фомич распоряжается. Дам ему полтьпци рублев, вот он все и урядит.
– Полтыщи?! – протянул сотник, приподнимаясь с лавки. – Богатую свадьбу задумал воевода, зело богатую.
Потылицын натянул на голову шапку с меховой опушкой, пристегнул саблю к поясу и пошел на улицу. В голове его роились радостные мысли:
«Удача сама в руки валится. Эких деньжищ вовек не достать. Полтыщи рублев! То и во сне не привидится. Вот так Федька – тать! Награбил, а таперь деньги на девку швыряет, лиходей. Ужель седни же в руки передаст? Вот то хабар!»
Но сотник вдруг замедлил шаг: голову резанула иная думка:
«А почему седни? Уж не подвох ли?.. От этого злодея всего можно ожидать. Уж не созвал ли к себе разбойную ватагу? Возьмет да и нагрянет па Стрелецкую избу».
Потылицын и вовсе остановился. А до Воеводского терема рукой подать, не повернуть ли вспять?
– Чего встал-то, Лукьян Фомич? – с улыбкой вопросил Викешка, поддергивая малиновые порты.
– Чего?.. Да в животе что-то свербит. Никак после грибков крутит, – страдальчески скорчился сотник, а сам цепко, настороженно окинул взглядом воеводские хоромы.