Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва
Шрифт:
Вдалеке, издеваясь, хохотнул сыч.
До восхода солнца Федор тщетно разыскивал пыж, который должен был упасть где-то рядом и мог возвратить ему огонь. Но болото не хотело ничего отдавать человеку, оно жадно глотало все, что попадало в его бездонную прорву.
Весь следующий день прошел в попытках найти проход к недалеким соседним протокам. Федор держался верного направления, но болото угрожающе вспучивалось под ногами, всхлипывало своей утробой и отталкивало назад. Тогда он отказался от мысли пересечь гнилое поле, взял правее. Осторожно двинулся вперед, твердо веря, что болото находится
В пути прошел еще день. Кончился последний сухарь, и пришел голод. Под вечер, когда голодная, водянистая слюна до противной пресноты вымыла рот, а взгляд Сорокина стал сухим и острым, он услышал в кустах глухое ворчание и схватился за ружье.
Сухая валежина треснула, как выстрел, и Федору почудилось, что из-за зеленой кипени листьев на него пугливо и пронзительно сверкнули желтые глаза зверя. Он вскинул ружье и, торопясь, нажал спуск. Глаза исчезли, и лишь легкий шорох дальних кустарников да быстрая тень большой лесной кошки убедили Федора в неизбежности потери последнего патрона… А когда первый страх прошел, Федор явственно почуял вблизи острый трупный запах.
Мертвечиной несло из пологой сырой ложбинки. Сорокин машинально кинул ружье за спину и, толкаемый любопытством и голодом, стал спускаться. Моховой покров становился все податливее, опять внятно звякнула подпочвенная струя. Можжевеловые кусты напряженно застыли в вечернем покое и, казалось, сами звенели тонким, металлическим звоном натянутой до последнего предела струны…
В самой низине, у черного, обгорелого пня, Сорокин остановился: его глазам предстала необычайная, но естественная лесная картина. Моховина была разворочена копытами животного, валежник разбросан веером во все стороны, а посередине покоились обглоданные кости и рога оленя. Останки растерзанной туши шевелились, словно муравейник, и издавали этот сногсшибательный тленный запах.
Сорокин отпрянул назад и, обхватив голову руками, с ужасом побежал прочь. Следы недавней лесной трагедии долго преследовали его, и он бессознательно рвался вперед, не разбирая дороги. Кусты хлестали его влажными и прохладными листьями, ельник обдирал руки и платье, но перед глазами все стояла оленья обглоданная голова с распяленной в безмолвном вопле пастью и рогами.
Голодный ли медведь загнал бедное животное или дерзкая, кровожадная рысь неожиданно спрыгнула с кедра на хребет оленя — неизвестно. Нельзя понять и того, откуда взялся олень в этих местах. Может быть, и он был таким же беспутным бродягой, как сам Федор?
Он остановился лишь в полночь, чтобы перевести дух. И уснул на первой же болотной кочке. А утром лихорадочно обшарил пустой рюкзак, сглотнул голодную прозрачную слюну, оторопело взглянул на бесполезное ружье и в ярости хватил вдруг прикладом о ствол толстой лиственницы. Когда он покинул место ночлега, у корней векового дерева остались ствол и жалкие щепы от этой нехитрой человеческой выдумки — охотничьего ружья.
Остаток сил надо было использовать с наибольшей пользой. Поэтому Федор внимательно примечал и следы лишайника на еловых сморщенных стволах, и муравьиные кучи на лесных полянках, и число ветвей вокруг березовых стволов, неопровержимо показывающих страны света.
Весь день он шел только прямо и только вперед, все ускоряя шаги. Тайга ломилась навстречу густой щетиной еловых лап, жиденьким березняком, перекрученным буреломом, подушками цветного мха. Тайга была бесконечна, как и вчера, и третьего дня, и сотни лет назад.
Он миновал десятки верст, обошел тихую заводь чарусы и вдруг почувствовал, что ноги с облегчением начинают спускаться в ложбину, а снизу потягивает отвратительной мертвечиной…
Что за черт? Черный, обгорелый пень, развороченный мох, рога, бессильно вонзившиеся в трясину. Проклятое место звериной грызни!..
Федор бросился в сторону, как от чумы, и, испытывая гнетущий страх, направился в совершенно иную сторону, чем в прошлый раз.
Когда-то он слышал неправдоподобные рассказы о блуждании по кругу в лесных лабиринтах. Тогда он верил и не верил в это. Но это случалось так же, как случались на пути человека тайные лесные чарусы.
От старика Рочева в Лайках Яков узнал, что Гарин обретается где-то недалеко, в здешних местах. Можно было продолжать поиски инженера, но одно обстоятельство задержало его в Лайках на неопределенное время.
Яков подходил к деревне рано утром. Завистливо поглядывал на первобытную глушь, прикидывал, сколько зверя водилось в здешних лесах, поблизости от деревни; жалел, что его родное село поспешило приобщиться к оголтелой, страшной человеческой новизне. Здесь можно было бы, кажется, прожить век спокойно…
В эту-то минуту и случилось событие, приковавшее Якова к Лайкам.
Яков услышал крик — отчаянный женский вопль, молящий о пощаде, зовущий на помощь. Сорванный на полуслове крик доносился из мокрой низинки, где, по всей видимости, протекал ручей.
Яков свернул с дороги, бросился в густой подлесок. Раздвигая колючие ветки, торопливо спешил на голос. Слезливые крики женщины то раздавались совсем близко, то обрывались, будто кто зажимал ей рот. Яков ловил обостренным слухом слабое потрескивание кустарника, непонятную возню вблизи.
На выкошенном берегу увидел в траве брошенную горбушу — на белом, высветленном полотне налипли мокрые травинки…
«Медведь?» — впопыхах подумал Яков и на ходу вскинул ружье.
Слева, за можжевеловым кустом, качались заросли вымахавшего в человеческий рост иван-чая, трещал валежник. Слышалось глухое сопение, переходящий в плач визг:
— Пусти! Пусти же, проклятый лешак! Не… дамся!..
Яков опустил ружье, в один прыжок перемахнул через можжевеловый куст.
Здоровенный парняга в лакированных сапогах и городском пиджаке, распластавшись огромной лягушкой, мял девку. Девка царапалась, билась птицей, силясь сбросить с себя озверевшего детину, теряла силы.
Яков ударил распластанного верзилу прикладом промеж лопаток, схватил за шиворот. Тот вскочил на раскоряченные ноги, пятясь, зацепился за корягу и сел в траву. Нижняя губа у него была разодрана, на подбородок стекала кровавая слюна.