Иван-чай: Роман-дилогия. Ухтинская прорва

Знаменский Анатолий Дмитриевич

Он шел непроходимыми местами, кое-где пуская в ход топор, два раза гатил чарусы и очень быстро приближался к Ухте, откуда путь был уже хорошо знаком.

Задержал его след человека.

Другой на его месте прошел бы мимо, но Яков, от рождения много терпевший из-за собственного любопытства, поддался этому чувству и на этот раз. Впрочем, след заинтересовал его и потому, что прошедший недавно здесь человек, по всей видимости, плутал и, значит, подвергался опасности. Ему надо было помочь. В то же время этим человеком мог быть и сам Гарин, и следовало поэтому проявить внимание

вдвойне.

Человек искал дорогу. Об этом ясно говорили и петли самого следа на моховине и обглоданные местами стволы сосенок, на которых человек добывал ножом из-под коры сладковатый лубок. Кое-где следы сбивались: человек оступался и падал. Потом под старой лиственницей Яков обнаружил останки ружья с раздробленной ложей…

В залитой водой ложбине Яков нашел и человека, но помощь тому уже была не нужна. Пришлось лишь, насколько можно, укрыть тело торфяником и мхом. Человек оказался незнакомым…

Дня через два Якова стал настигать лесной пожар. Огонь преследовал его по пятам, грозил не один раз обойти и захлестнуть всепожирающим пылом, но безветрие и две речки, которые он перемахнул вброд, спасли…

Огонь сбил его с пути: некогда было следить за тропой, когда вблизи, совсем рядом, бушевало яростное пламя и зеленые сосны в одно мгновение вспыхивали, словно адские свечи. С треском обламывались суставчатые ветки лиственниц и падали вниз, поднимая тучи горячей золы. В небе недвижно стояло красное, гневное солнце, и багровые облака осыпали вниз седую метель пепла.

Ускользнув от огня, Яков просушил на берегу мокрые штаны и развалившиеся вконец тобоки, стал соображать, как покороче выйти к деревне. Он видел за рекой свирепый разгул пожара, сожалел о потерянных верстах, и в душе поднималась невиданная и нежданная волна злобы, какой Яков еще никогда не испытывал в жизни. Он не понимал, за что ополчилась на него судьба, почему за одну-единственную удачу старалась ограбить его до нитки и заказать все пути. Что случилось в родном крае? Раньше людям жилось легче…

Яков тронулся в путь, пробирался незнакомыми урочищами, а в распаленном сознании неотступно сплетались недавние события, и он снова видел перед собой кровососа Прокушева, нищую и голодную ораву рубщиков, загнанного воришку Фомку, придурковатого Альбертини и, наконец, мертвеца в болотной низине… За что на земле схватились врукопашную эти люди?

И вдруг из глубины сознания, словно при вспышке молнии, ярко и осязаемо встала давняя картина. Мужичья драка у межи! Мужик в красной рубахе, с колом в здоровенных ручищах, хрупнувший череп другого… Землю делят!

Двое суток Яков не отдыхал и ничего не ел. Голод обострял мысли, они то растекались мелкими бурливыми ручейками, то неожиданно сливались в темные омута, и тогда Яков начинал побаиваться самого себя. Он упал без сил в одном переходе от деревни и забылся в неосвежающем, каменном сне.

На рассвете его пробрал холод. Яков вскочил, протер рукавом глаза, и первое, что увидел, — ствол чужого ружья у ног и неподалеку, в десяти шагах, добротный и гладко отесанный заявочный столб…

«Землю делят! Межуют парму! — как-то разом открылась ему истина, еще недоступная вчера. —

Межи, петли да слопцы^[4] на человечьей дороге ставят…»

Яков схватил топор и в ярости бросился к столбу. Он рубил его под корень, напрочь, так, чтобы не осталось следа. Летели сухие, острые щепки, столб звенел, как железо, и под ним глухо вздрагивала земля. Соленый пот выедал Якову глаза, но охотник все глубже всаживал топор в огрызавшуюся пасть надруба, пока не одолел всей восьмивершковой толщины столба…

Когда дело было сделано, он бессильно опустился на поверженное бревно и набил дрожащими руками трубку. На глаза снова попался ружейный ствол. Его следовало бы сдать в волостное правление: добра от такой находки было мало…

— Говоришь, незнакомый был человек? — подозрительно спросил Попов, выслушав рассказ Якова.

— Мне бы поесть… — отирая потный лоб, устало попросил парень.

— Успеешь, — равнодушно оборвал урядник. — Я дело спрашиваю. Человек-то незнакомый, говоришь, был?

— Незнакомый…

Попов сощурил багровые, мешковатые веки.

— А ты не того?.. Не сам его тюкнул, а?

Яков вздрогнул, круто повернул голову:

— Ты в своем уме, урядник?

— Я-то в своем уме, да оно всяко, милок, бывает… Дурные руки сделают, а душа в полицию несет. — Он нехорошо усмехнулся. — Словом, иной раз и сладко проглотишь, да горько выплюнешь.

— Я правду говорю, — спокойно сказал Яков, свято веруя в свою правоту. — А у тебя, урядник, за место души яма.

— Но-но! Поговори… — обиделся урядник. — Меня, брат, не проведешь. Семь раз ученый, знаю вашего брата!

Попов вдруг сноровисто обернулся и кликнул сторожа.

— Притвори-ка этого бродягу в «холодной» покамест, — строго сказал он. — Да принеси ему краюху хлеба, отощал с испугу, злодей…

…Вечером Якова допросил помощник следователя.

Он аккуратно записал в протоколе его показания, составил описание вещественных доказательств — сданного охотником ружейного ствола — и велел стеречь охотника пуще глаза.

Оставшись наедине с урядником, он старательно завязал тесемки начинавшего расти дела и как бы между прочим заметил:

— Что ж… Дело, мне кажется, совершенно ясное. Туземец сгоряча набросился на одинокого путника в лесу, рассчитывая через преступление овладеть ружьем, которое для всякого охотника представляет большую ценность. Кроме того, он мог рассчитывать и на деньги. В схватке ружье пострадало, а денег, видимо, не оказалось… И вот когда факт свершился, а преступник остался наедине с трупом и своей совестью, он, естественно, почувствовал глубочайшее раскаяние… Не так ли? И мало того! — увлекаясь и чувствуя величайшую силу собственной интуиции, продолжал следователь. — Мало того! Раскаяние преступника не могло сразу вылиться в одиночестве, под укрытием леса. Но как только он воочию увидел представителя власти в вашем лице, господин Попов, и почувствовал близость возмездия, то этот процесс… э-э… добровольной повинной… можно сказать, вылился у него в определенный шаг! То есть в то, что именно и произошло. Не так ли?