Иван Грозный. Царь, отвергнутый царизмом

Кремлев Сергей

18 апреля 1536 года Глинская издала от имени великого князя Ивана IV Васильевича указ воеводе князю И. Барабашину поставить на древнем городище у слияния речки Велижки с Западной Двиной деревянную крепость с 9 башнями. Велиж стал ещё более сильным аргументом России на литовской границе, чем Себеж. Польские хронисты в один голос признавали, что Велиж был одной из самых укреплённых баз русских войск, оперировавших против Литвы. Стрыжевский писал, что «Велиж висел над шеей всей русской королевской Украйны», и его необходимо уничтожить. Однако стоящий на высоком берегу Велиж, окружённый рвами, наполняемыми водой из ручья Коневец, был так же неприступен, как и Себеж.

Историки пишут о Пограничной (Стародубской) войне 1534–1537 годов как о проигранной, в том числе потому, что Гомельскую волость

пришлось «польско-литовской коруне» отдать. Но уже Себеж и Велиж о чём-то говорили. К тому же в ходе войны выявились слабости литовского «земского» войска, уступающего русскому «поместному» войску и в дисциплине, и в единоначалии.

Крупные оборонные проекты начальных лет царствования Ивана IV вполне можно рассматривать как положительное последействие правлений Ивана III и Василия III. В их правления были созданы неплохие кадры прежде всего среднего звена. Современный историк профессор В. В. Пенской удачно назвал «центурионами» Ивана Грозного воевод и голов московского войска второй половины XVI века, но уже в первой трети XVI века можно было говорить о «центурионах» Василия III и даже Ивана III. Великокняжеские указы из Москвы получали «местничающие» высшие воеводы и князья, но далеко не всегда указы выполняли вельможи. Это делали за них как раз те «худородные» служилые люди – «вторые», «третьи», «пятые» воеводы полков правой руки, левой руки, сторожевых полков и т.д., которые всё более составляли подлинно эффективную кадровую основу Московского государства.

Впоследствии на них же опёрся и царь Иван.

В 1535 году был издан указ о запрещении монастырям приобретать покупкой или по завещанию з'eмли служилых людей без разрешения правительства. В 1536 году отобрали много земель у новгородских монастырей, а в Москве и Новгороде Великом духовенство стали привлекать к городовой повинности.

В течение 1535–1538 годов в России провели денежную реформу, результатом которой стала единая монетная система государства. Во-первых, было отменено право монетных регалий, то есть право чеканки монеты всеми бывшими удельными князьями. Во-вторых, были унифицированы сами монеты. Из весовой гривны в 204 грамма серебра на Государевых монетных дворах в Москве и Новгороде стали чеканить 300 монет весом в 0,68 грамма – в Москве «московок» («сабляниц»), в Новгороде – «новгородок» («копеек»), предназначенных в основном для внешней торговли. Впрочем, эти монеты чеканились в ограниченном количестве и чаще выступали как расчётная единица в актах купли-продажи. Для хождения на внутреннем рынке из гривны чеканили или 600 денег по 0,34 грамма, или 1200 полушек (полуденег) по 0,17 грамма.

Важным фактором внешней и внутренней стабилизации оставалось крупное русское войско, составлявшее по тем временам грозную силу с передовым вооружением и неглупой тактикой.

Во всех реформах сказалась деятельность политико-постельного «дуэта» Елены Глинской и её энергичного фаворита князя Телепнёва-Овчины-Оболенского в сочетании с повседневной работой тех незнатных «винтиков» государственного механизма, который вдумчиво создавался Иваном III Великим и Василием III… Это фактическое правительство в период, по сути, междуцарствия достаточно эффективно поддерживало государство «на плаву», не только сохраняя, но и укрепляя централизацию, что уже было по той ситуации достижением.

Регентство Елены при соратничестве Овчины-Оболенского и митрополита Даниила имело явно антисепаратистскую направленность при ограничении удельного землевладения. И в этом деле Елена имела немало деятельных и опытных сторонников в «служилых» государственных кругах. Так, например, ранее уже упоминались доверенные дьяки Василия III Григорий Никитич Меншик Путятин (сын дьяка Суморока Путятина) и Фёдор Михайлович Мишурин – из числа «дьяки великие». Оба пользовались доверием и вдовы Василия Елены Глинской. Особо влиятелен был Мишурин. В «Славянской энциклопедии» о Мишурине сказано, что он «принадлежал к той дьяческой верхушке, которая, отодвинув вельмож, не только фактически руководила всем делопроизводством государственного аппарата, но и оказывала заметное воздействие на выработку самого направления правительственной

деятельности». При этом «дьяки великие» были естественными сторонниками сильного централизованного государства, пропорционально силе которого увеличивались влияние и роль их самих.

Княжеско-боярской элите такой ход событий был не по нутру. В 1534 году образовался заговор родовитых бояр во главе с Михаилом Львовичем Глинским против не очень-то родовитого, хотя и толкового Телепнёва-Овчины-Оболенского. Всё возрастающее влияние Ивана Овчины-Оболенского умаляло власть амбициозного Глинского, так что развитие событий умными людьми предугадывалось заранее. Елена Глинская и Иван Овчина глупцами не были, заговор был раскрыт, в результате чего дядя Елены – Михаил Глинский, опять попал в заточение, где и умер. Кому-то удалось сбежать. Так, из Серпухова со службы бежали в Литву воевода князь Бельский и окольничий Лятский. Процесс перебежек с тех пор не прекращался.

Боярин и князь Семён Фёдорович Бельский был племянником Ивана III и родственником Ивана IV, командовал войсками, но вот же – бежал вначале в Литву, оттуда – в Турцию, а с 1537 года оказался в Крыму и в 1541 году стал одним из инициаторов похода на Россию. В год бегства Бельского будущему Ивану Грозному исполнилось всего 5 лет, в год подстрекательств Бельского к походу Крыма на Москву – 11 лет. Так что не «кровавыми выходками» «тирана» объясняется ренегатство одного из Гедиминовичей.

Окольничий и воевода Иван Васильевич Лятский, бежавший с Бельским, прихватив с собой сына Ивана, был опытным военачальником, ещё при Василии III участвовал в Литовской войне 1514–1519 годов. Служил 2-м воеводой передового полка, 2-м воеводой полка левой руки, 2-м воеводой в Вязьме, 6-м воеводой в Коломне, 3-м воеводой в Кашире… В 1534 году попал в опалу, вскоре был прощён, назначен 5-м, затем – 2-м воеводой сторожевого полка в Коломне, но бежал, якобы опасаясь новой опалы.

Впрочем, в биографии Лятского был некий нюанс – в 1526 году он был послан Василием III в Польшу для утверждения мирного договора. Очевидно, тогда и показалась Лятскому польская вольготная – для шляхты – жизнь более привлекательной, чем строгая московская. И не за чинами ли и польскими наградами бежал «на Литву» засидевшийся на вторых и шестых ролях воевода? Во всяком случае, сын его верно служил польскому королю Сигизмунду I Старому в качестве подляского лесничего, а сам Лятский помог польскому картографу Антонию Виду составить первую достаточно достоверную карту России, имевшую однозначно военное значение.

Забегая вперёд, можно сказать, что, приглядываясь к фигурам и судьбам большинства «диссидентов» и «невозвращенцев» эпохи уже зрелого Ивана IV Васильевича Грозного, находишь такие вот «родимые пятнышки», «нюансы», «загогулинки» и червоточинки… Все они любили себя в России, а не Россию в себе, поэтому и страшились опалы больше, чем участи предателей.

В 1536 году умер в тюрьме старший дядя Ивана IV – Юрий Иванович, и в том же 1536 году был умерщвлён второй дядя – князь Андрей Старицкий, который то вёл интригу, взыскивая престола, то собирался бежать в Литву. Подверглись репрессиям и его бояре – их пытали и казнили торговой казнью. Некоторые сообщники Андрея были повешены. Итак, произошла ликвидация последнего удела – Старицкого. Дмитровское удельное княжество Юрия Ивановича упразднилось ещё ранее. Оба этих акта были исторически назревшими.

А в апреле 1538 года скоропостижно скончалась Елена Глинская… По утверждению автора «Записок о Московитских делах» Герберштейна она была отравлена Василием Шуйским-Немым, что очень похоже на правду – если знать характер этого княжеского рода, склонного к интриганству, и учитывать последующий ход событий на Москве.

Князь, боярин и воевода Василий Васильевич Шуйский-Немой, старший сын князя Василия Фёдоровича Шуйского-Китая, относился к природной высшей знати, в 1512 году получил от Василия III чин боярина, наместничал в Вязьме, Новгороде, Владимире, подавлял измену в Смоленске, командовал ратями. В 1533 году на смертном одре Василий III поручил Шуйскому «блюсти» его малолетних детей Ивана и Юрия и быть опорой великой княгине Елене Васильевне и её советником в делах управления государством.