Иван Грозный
Шрифт:
Русские мастера взялись за дело и «свершили город в четыре недели». Летописец не забыл указать, что «город, который сверху (по Волге) привезен, на половину той горы стал, а другую половину тотчас сделали (из местного леса)». На высоком берегу выросла деревянная крепость Свияжск. Вся правобережная часть ханства оказалась теперь под контролем Москвы. Крепость стала базой и плацдармом для наступления на Казань.
В 1552 г. началось решительное наступление на Казань. Правда, прежде чем двинуть свои войска, царю и русским дружинам пришлось встретиться с крымским ханом. 19–23 июня царь находился в Коломне, где ожидал прихода крымских отрядов. Но они появились под стенами Тулы. Крымские татары обстреливали город из пушек огненными ядрами. В городе загорелись многие дома. Хан приказал янычарам идти на наступление. Но воевода, князь Григорий Темкин, несмотря на то что гарнизон Тулы был невелик, отразил атаку. Утром следующего дня хан готовился к новой атаке, но в это время тулянам пришла радостная весть: русский царь идет к городу. Все ратные люди, мужчины, женщины, дети Тулы с криками «Боже милостивый! Помоги нам! Царь православный идет!» –
3 июля Иван с двоюродным братом Владимиром Андреевичем вышли из Коломны и направились к Казани. 13 августа царь достиг Свияжска. Отсюда государь послал грамоты главному мулле и всей Казанской земле, в которых обещал простить всех жителей, если они добровольно сдадутся. Аналогичное письмо царю Эдигерю направил Шаг-Алей. Через несколько дней Иван IV получил от Эдигеря ответ, в котором содержались брань и оскорбления в адрес царя и вызов русских войск на бой.
Иван созвал совет. На совете решили самому государю и князю Владимиру Андреевичу стать на царском лугу, передовому и большому полкам стать на Арском поле. Небольшие отряды располагались за р. Казанкой и на устье Булака. Всего русских войск под Казанью, согласно различным источникам, насчитывалось от 100 до 150 тысяч. Перевес в силах был значительный, за деревянными стенами Казани находилось до 30 ООО отборных войск, но тут случилось непредвиденное: страшная буря сломала шатры, в том числе и царский, на Волге разбило много судов, много запасов погибло; войско, как бывало у средневекового, верующего человека, приуныло, но царь не падал духом. Он послал приказ везти запасы продовольствия из Свияжска, из Москвы и других городов. Царь имел твердое намерение взять Казань. Прямые атаки русскими крепости, подкопы, взрывы стены, передвижные туры не давали желаемых результатов. Жители Казани сопротивлялись долго и ожесточенно.
Накануне генерального штурма Казани, который назначили на воскресенье 2 октября, Иван IV еще раз предложил жителям города сдаться. На что они ответили: «Не бьем челом! На стенах Русь, на башне Русь – ничего: мы другую стену поставим и все помрем или отсидимся». Стало ясно, что без последнего штурма не обойтись. Иван обратился к воинам со словами: «Я с вами сам пришел. Лучше мне здесь умереть, нежели жить и видеть за свои грехи Христа хулимого и поруганных мне от Бога христиан, мучимых от безбожных казанцев». Русское войско, воскликнув: «С нами Бог!», пошло на приступ; казанцы с криком: «Магомет! Все помрем за юрт!», встретили наступающих в воротах и на стенах. Началась страшная сеча. После длительного штурма Казань 2 октября была взята. Иван жестоко обошелся с казанцами. Он приказал убивать всех вооруженных мужчин, а в плен брать только женщин и детей. Узнав, что Казань в руках его войска, царь велел служить молебен под своим знаменем, собственными руками вместе с духовником водрузил крест и велел поставить церковь во имя нерукотворного образа на том месте, где стояло царское знамя во время взятия города. После молебна князь Владимир Андреевич, все бояре и воеводы поздравляли государя, князь Владимир Андреевич говорил: «Радуйся, царь православный, божиею благодатию победивший супостатов! Будь здоров на многие лета на Богом дарованном тебе царстве Казанском! Ты по Боге наш заступник от безбожных агарян; тобою теперь бедные христиане освобождаются навеки и нечестивое место освящается благодатию». Последний казанский хан Ядигар-Магмет попал в плен, вскоре крестился и, как «царь Симеон Касаевич», стал властителем Звенигорода и активным участником войн России на Западе.
Около ста тысяч русских пленников, томившихся в тяжелом рабстве, получили свободу. Весть о победе над Казанским ханством, означавшей прекращение кровавых набегов, быстро разнеслась по всей стране и вызвала всенародную радость. Вскоре Москва встречала победителей. В честь этой победы государь приказал выстроить храм, который в 1555–1561 гг. возвели русские мастера Барма и Постник. Это блестящее произведение искусства – Покровский собор «на рву», или храм Василия Блаженного в Москве. «…Позвонеся великий град Москва, – сообщает об этом современник, – и изыдоша на посад… все множество бесчисленное народа московского, послы же и купцы такоже дивяхуся глаголюще, яко несть мы видели ни в коих же царствах, ни в своих ни в чюжих… таковыя красоты и силы и славы великия». Со взятием Казани сопротивление татарского народа не прекратилось. Царскому правительству понадобилось еще не меньше пяти лет, чтобы подчинить население своей власти.
Затем последовало присоединение Башкирии, а в 1556 г. – и Астрахани.
В Астрахани, так же как и в Казани, отсутствовало единство среди феодалов. Одни тяготели к Москве; сторонник Москвы князь Исмаил, например, говорил: «Если мне воевать с Москвою, то и самому мне ходить нагому, да и мертвым не на что будет саванов шить». Другие, во главе с ханом Дервиш-Али, выступали за союз с крымским ханом. Они перебили сторонников Москвы и выгнали из Астрахани русского посла. В ответ на это Иван Грозный направил к Астрахани стрельцов и казаков. Астрахань взяли без серьезного сражения. В скором времени и орда Больших Ногаев, кочевавшая в заволжских степях, признала вассальную зависимость от Московского государства. Россия стала господствовать на всем протяжении Волги.
Этот огромный успех молодого Российского государства имел очень важные политические и экономические последствия. Он дал возможность освоения новых земель и развития торговых связей со странами Востока; открывал путь к продвижению за Урал; усиливал влияние России на Северном Кавказе; позволял перевести значительные воинские контингенты на другие направления.
Болезнь царя. Расхождения с Избранной радой
Эпоха реформ породила особый и притом распространенный тип «воинника – администратора – дипломата».
Вот что произошло в роковые дни царской болезни. Летопись сообщает, что «в среду 3 недели поста, марта 11, разболелся царь». В Царственной книге записано: «Грехов ради наших посетил Бог немощью нашего царя, и сбылось на нас Евангельское слово: “убьешь пастыря, разойдутся овцы”». Тут же сказано, что государь, поехав к Троице, велел боярам отправляться в Казанские земли и выделять участки для поместий. Действительно, источники скупы на свидетельства о причинах болезни. Сообщают, что Иван неожиданно заболел сильной горячкой. Лекари заявили, что болезнь царя неизлечима. По старому русскому обычаю тяжело больному царю прямо сказали, что он «труден», и государев дьяк Иван Михайлов «вспомянул государю о духовной». Царь повелел «духовную написать» и в ней завещал царство своему сыну, князю Дмитрию, родившемуся в день взятия Казани и бывшему еще «в пеленицах». Произошла коллизия. Дело в том, что, кроме царевича Дмитрия, в царской семье было еще два князя: родной брат царя Юрий Васильевич, который «умом не вышел», и его двоюродный брат Владимир Андреевич, сын удельного старицкого князя. Но, по московскому порядку, ни Юрий, ни Владимир не могли наследовать царю, так как Москва уже твердо держалась наследования по прямой нисходящей линии.
Государь приказал составить духовное завещание, по которому власть в государстве передавал грудному младенцу, сыну Дмитрию. Тотчас по составлении завещания Иван привел ко кресту «на царевичево княже-Дмитриево имя» бояр своей «ближней думы». На другой день, 12 марта 1553 г. «призвал государь бояр своих всех» и просил их присягнуть своему сыну. Однако из-за тяжелого состояния Ивана церемония присяги проходила не в его покоях, а в «передней избе» дворца. В эту минуту и произошло неожиданное для Грозного осложнение. Бояре при тяжелом больном устроили «брань великую и крик и шум велик». Позицию многих бояр, опасавшихся возврата к боярскому правлению, высказал близкий к царю окольничий Федор Адашев, отец любимца Ивана. Он заявил: «Тебе, государю, и сыну твоему мы усердствуем повиноваться, но не Захарьиным-Юрьевым, которые без сомнения будут властвовать в России именем младенца бессловесного. Вот что страшит нас! Мы уж от бояр до твоего (царя) возрасту беды видели многие», – подчеркнул он при этом. Не спешил присягать младенцу и двоюродный брат Ивана Владимир Андреевич. Он с гневом сказал боярину Воротынскому, укорявшему его в ослушании; «Смеешь ли ты браниться со мною?»: «Смею и драться, – ответил Воротынский, – по долгу усердного слуги моих и твоих государей, Ивана и Дмитрия; не я, но они повелевают тебе исполнить обязанность верного россиянина». То есть бояре, в том числе и члены «Избранной рады», проявляли больше заботы о своем будущем, чем преданности умирающему царю и его семье. Они понимали, что в этом случае управление перейдет в руки родных по матери – Захарьиных-Юрьевых, «а Захарьиным, Данилу с братией, нам не служивати». На стороне бояр, не желавших присягать Дмитрию, оказался и духовник царя Ивана Сильвестр. Он поддерживал дружеские отношения с семьей Старицких. В то время, когда бояре, присягнувшие царевичу Дмитрию, осуждали поведение Владимира Андреевича, священник с жаром стал его защищать. Он говорил боярам, что они «дерзают удалить брата от брата и злословят невинного, желающего лить слезы над болящим».
Дело в том, что в глазах княжеской аристократии Захарьины были людьми «молодыми» и худородными. Их стремление «узурпировать» власть вызвало сильное негодование в Боярской думе. Осуждению подверглись не только Захарьины, но и вся царская семья. Князь С. Ростовский, сторонник двоюродного брата Ивана IV Владимира Старицкого, на тайной встрече с литовским послом, которая состоялась вскоре после выздоровления царя, четко выразил отношение бояр к возможному регентству Захарьиных. Он сказал: «Что их всех государь не жалует, великих родов бесчестит, а приближает к себе молодых людей, а нас (бояр) ими теснит, да и тем нас истеснил, что женился у боярина у своего (Захарьина) дочер взял, понял рабу свою и нам как служити своей сестре?». Знать, пережившая правление Елены Глинской, недвусмысленно заявляла, что не допустит к власти царицу Анастасию Романовну и ее родню.
Когда Грозный встретил неожиданное сопротивление в вопросе о воцарении его сына на престол, то, между прочим, сказал боярам: «Коли вы сыну моему Дмитрию креста не целуете, ино у вас иной государь есть?». Недолго Ивану оставалось ждать ответа на этот вопрос. Тотчас же выяснилось, что другого «государя» бояре действительно наметили. Таким кандидатом являлся князь Владимир Андреевич Старицкий. Если верить летописям, симпатии Старицким выражали многие бояре и даже ближние люди царя. Князь Курлятев, например, уклонился от присяги младенцу, сказавшись больным. Другой ближний боярин, князь Палецкий, поцеловав крест наследнику, тут же уведомил Старицких, что готов им служить. Наставник царя Сильвестр открыто осудил решение Захарьиных не допускать Старицких в царские палаты. «И оттоле бысть вражда межи бояр (Захарьиных) и Селиверстом и его съветники».