Иван Грозный
Шрифт:
Дело клонилось к заговору против наследника и регентов. Однако планы дворцового переворота потерпели неудачу: царь выздоровел, и вопрос о престолонаследии утратил остроту Иван в первые дни выздоровления не показывал своим противникам негодования. Он жаловал боярским чином отца Адашева. Был ласков к князю Владимиру Андреевичу. По словам H. М. Карамзина: «Одним словом, не хотел помнить, что случилось в болезнь его, и казался только признательным к Богу за свое чудесное исцеление». Тогда же царь решил выполнить свой обет, данный во время болезни: посетить вместе с женой и младенцем Дмитрием далекий Кириллов монастырь, расположенный на Белоозере. Дорога предстояла долгая. Советники отговаривали царя от этой поездки. Но он оставался непреклонным. Ранней весной семья государя отправилась в долгий путь. Первой обителью, куда прибыл государь, стал Троице-Сергиев монастырь. Здесь Иван встретился с Максимом Греком (монах, прибывший с Афона), страстно защищавшим православные каноны. Максим не советовал Ивану продолжать поездку, объясняя это тем, что у государя есть много забот в Москве и завоеванной Казани.
Однако это была внешняя сторона деятельности Ивана. Внутри себя царь не мог простить боярам. Летописец записал: «Высть вражда велия государю со князем Владимиром Андреевичем, а в боярах смута и мятеж». По-видимому, эта вражда даже побудила некоторых бояр, которые считали небезопасным оставаться в Москве, бежать в Литву. Летом 1554 г. царю стало известно об этом. Во главе желающих бежать стоял боярин, князь Семен Лобанов-Ростовский, «а с ним в уговоре были братья его и племянники». Следствие выяснило, что мысль о побеге зародилась у князя Семена со времени государевой болезни, что в 1553 г. он вступил в тайные сношения с находившимся тогда в Москве литовским послом и выдал ему некоторые правительственные секреты. Затем он послал в Литву своего холопа, а за ним и сына. Они должны были там подготовить прием беглых из Москвы. Свое решение изменить молодому государю князь Семен объяснял тем, что Захарьины ниже его, как и многих других бояр, рангом. А знатность рода в те времена имела огромное значение. (Пройдет не менее 150 лет, и Петр I сломает эту традицию.)
Между тем, князь Семен отправляется в ссылку на Белоозеро. В конце 1554—начале 1555 года от активного участия в правительственной деятельности отстранены Романовы-Юрьевы. Некоторые близкие к ним лица – Головины, Н. А. Курцев – попали в опалу. Но ни в одном случае не было произведено казней.
Опальные князья и бояре в полной мере сохраняли гражданскую дееспособность.
В период болезни Ивана IV обнажился конфликт и между его советниками, членами «Избранной рады», и семьей, за которой стояли ближние бояре. В истории Московского княжества можно найти много примеров, когда великий князь выступал в качестве «единого центра» среди различных групп бояр. Это мы замечаем и в первые годы самостоятельного царствования Ивана. Но тяжелая болезнь царя всколыхнула родовитое боярство, считавшего унижением служить менее знатному роду. Трудно представить себе, как бы пошло дальнейшее развитие России, уйди Иван в мир иной. Но государь выздоровел. В его памяти сохранились яростные споры бояр во время его болезни. Доверие к ближайшим советникам Сильвестру и Адашеву, поддерживавшим князя Владимира Андреевича, падало. Ивану следовало выбирать между ними и семьей и их сторонниками. Иван стал следовать совету Васиана. Но, как пишет Грозный в письме Андрею Курбскому, сделать это было трудно, поскольку Сильвестр и Адашев не оставили ни одной должности в государстве, которую бы не занимали их ставленники. Например, когда Иван и его ближняя дума осудили Семена Ростовского, то, по словам Грозного, Сильвестр со своими советниками «того собаку начал с большим бережением держать и всячески помогать ему и его семье». Но сразу освободиться от этих советников государь не спешил. По мнению историка С. Ф. Платонова, «он боялся их и их сторонников». По-видимому, только к 1557 г. Грозный более-менее освободился от чувства зависимости в отношении Сильвестра и его «другов и советников». Иван пришел к выводу, что царская власть из-за ограничений со стороны советников и бояр теряет самодержавный характер.
«Сильвестр и Адашев, – жаловался Грозный, – сами государилися, как хотели, а с меня есте государство сняли: словом яз был государь, а делом ничего не владел». Приблизительно в это же время заканчивается работа над внутренними преобразованиями (вроде бы их программа признается исчерпанной). На самом деле, отстраняя от управления своих сподвижников, царь отрекался от продворянских реформ, над осуществлением которых он трудился вместе с Адашевым в течение многих лет. Грозный полностью разошелся с советниками в оценке целей и направления реформ. Разрыв стал неизбежным, когда к внутриполитическим расхождениям добавились разногласия в сфере внешних дел.
Борьба за выход к балтийскому морю
Завоевание Казани, присоединение Астрахани и Ногайской Орды, несмотря на то, что там еще продолжалось сопротивление народа, позволили снять с этого направления значительные вооруженные силы. Теперь оставалось разрешить два вопроса внешней политики: получить выход к Балтийскому морю и усмирить крымского хана. На этот раз среди сторонников Ивана IV в выборе главного направления, как это наблюдалось в отношении Казани, отсутствовало
Правительство Ивана IV стремилось к развитию торговли и овладению богатыми торговыми городами, бывшими, как показывает опыт всех европейских стран того времени, основными источниками поступления денежных средств в государственную казну Служилые люди, для которых любая война давала возможность выдвинуться и заслужить царское «жалованье», поддерживали Ивана IV в надежде на новые земельные «дачи». Не последнюю роль играла и потребность в налаживании культурных связей с развитыми европейскими странами: государство остро нуждалось в квалифицированных специалистах – врачах, «злату и серебру искателях», инженерах, зодчих и других мастерах. Ливонский орден активно препятствовал такого рода контактам: в 1547 г., например, он задержал свыше ста специалистов, приглашенных на русскую службу. Чиновники ордена в письме к Германскому императору писали: «Благоразумно ли будет умножать силы природного врага нашего сообщением ему искусств и снарядов воинских? Если откроем свободный путь в Москву для ремесленников и художников, то под сим именем устремится тогда множество людей, принадлежащих к злым сектам Анабаптистов, Сакраментистов и др., гонимых в немецкой земле: они будут самыми ревностными слугами царя. Нет сомнения, что он замышляет овладеть Ливонией и Балтийским морем, дабы тем удобнее покорить все окрестные земли: Литву, Польшу, Пруссию, Швецию». В сентябре 1557 г. Ливония заключила военный союз с польским королем и великим князем Литовским Сигизмундом II Августом. Это ускорило наступление русских войск на Ливонию.
Накануне Ливонской войны Россия владела обширным участком побережья Финского залива, всем течением реки Невы, по которой проходил древний торговый путь. Русским принадлежал также правый берег реки Наровы, в устье которой заходили корабли многих европейских стран. В июле 1557 г., по приказу государя, выдающийся инженер, дьяк Иван Выродков построил на Нарове «город для бусного (корабельного) приходу заморским людям», первый русский порт на Балтийском море. Но попытка наладить морскую торговлю с Западом через устье реки не дала результатов. Корабельное пристанище было готово на Нарове, а иноземные купцы продолжали плавать в немецкую Нарву.
Начинать войну с Ливонским орденом можно было только после того, как будет заключено новое перемирие с Литвой. Такое перемирие, в определенной степени, обеспечивало безопасность южных границ России. (Вспомним, что в составе Литвы в это время находилась значительная территория Украины с Киевом. Южная граница Великого княжества Литовского в некоторой степени являлась естественной преградой для движения крымских татар на русские земли.) Но переговоры середины 50-х годов проходили трудно. Камнем преткновения, как ни странно, являлось написание в документах царского титула Ивана IV. Польский король и великий князь Литовский не желали в документах именовать Грозного царем. Их отказ приводил к тому, что документ отказывались подписывать русские послы. Обострение отношений Литвы с крымским ханом подтолкнуло первую к заключению перемирия с Москвой. В 1556 году в Москву приехал посол, князь Збаражский, и заключил перемирие на шесть лет. Боярин Воронцов и казначей Сукин, отправленные в Литву для подтверждения перемирия, должны были повторить королю о правах Ивана на царский титул с новыми прибавлениями, а именно: происхождение Рюрика от императора Августа; в заключение говорилось: «А теперь не только на Русском господарстве Бог нас учинил с этим титулом, но и Казанского и Астраханского государства титулы царские Бог на нас положил». В правительственных кругах России не исключалась возможность заключения в скором времени и мирного договора. Но обострение отношений России с Ливонией заставляло забыть о мирном договоре.
Поводом для начала военных действий против Ливонии послужили следующие обстоятельства. В 1554 году в Москву прибыли послы магистра ордена и Рижского архиепископа. Они просили царя продлить перемирие еще на 15 лет. Царь согласился, но при одном условии. Ливония должна была восстановить выплату ежегодной дани Москве, записанной в договоре 1503 г., и погасить задолженность за 50 лет. Как часто бывало в таких случаях, начались длительные переговоры. Но правительство Ивана не дремало и к исходу осени 1557 года сосредоточило на границе с Ливонией 40-тысячную армию, готовую в любое время начать военные действия. В это время в Москву прибыли и ливонские послы. На этот раз все было готово к подписанию договора, но послы заявили, что у них с собой нет денег. «Тогда Иван, – как пишут современники, – пригласил послов во дворец на обед и велел подать им только пустые блюда; они встали из-за стола голодными и поехали ни с чем».
22 января 1558 г. русское войско вступило в Ливонию. Война началась серией успехов для россиян: были взяты Нарва и Дерпт. Русские полки наступали на Ревель и Ригу, дошли до границ Восточной Пруссии и Литвы. Во время похода, как указывают иностранные историки, русские проявляли жестокость: убивали и грабили местное население. Особо отличились воевода Михаил Глинский, отряды псковичей и новгородцев. Псковская летопись сообщает: «И тот князь Михаил, с людьми своими едучи, дорогою сильно грабил своих, и на рубеже люди его деревни Псковской земли грабили и живот секли, да и дворы жгли». Но это своеволие князя не осталось безнаказанным.