Иван III - государь всея Руси (Книги первая, вторая, третья)
Шрифт:
— А ну-ка, покажи, — продолжает вожак, — как теща блины пекла да угорела, как у нее головушка заболела…
При общем хохоте медведь сует лапы вперед, будто сковороду на угли ставит, потом жалостно обнимает передними лапами голову, качает ею, словно от боли…
Еще больший хохот загремел кругом, когда лесной хозяин, жеманясь и ломаясь, стал показывать, как «красные девицы белятся, румянятся да из-под рученьки женишков выглядывают»…
Хохочет Иван со всей толпой вместе, а Илейка, совсем как малое дитя, покатывается со смеху,
— Уморил, окаянной, — выкрикивает он, захлебываясь, — ох, уморил совсем!
Показывал медведь еще, как девицы по воду ходят, и как малые ребята горох воруют, и как пьяный мужик домой возвращается, и многое другое…
Но вот сразу толпа вся всколыхнулась и устремилась к пригорку, где шатер стоит. Звенят у шатра гусли, играют скоморохи на дудках, гудках и сопелках.
— Сей часец, — говорит Ивану Федор Васильевич, — скоморохи тут представлять разное будут. Люблю яз сии представления…
Иван никогда не видал таких представлений и с жадностью и нетерпением глядит на шатер. Вот выходит оттуда толстый бородатый скоморох, одетый знатным боярином, только одежа-то на нем ненастоящая: высокая черная шапка из дубовой коры, а шуба не дорогой парчой крыта, а рогожей, в разные узоры расписанной. Важно садится боярин на чурбан, надменно подпирается в бока, дуется, словно пузырь, от спеси, важно оттопыривая нижнюю губу.
Вот подходят к нему двое других скоморохов, изображающих сирот. На них грязные рваные азямы, лапти худые. Кланяются они боярину в ноги и подносят в лукошке кучку камней да пук соломы.
— Не побрезгуй нашим даром, — говорят сироты жалобно, — выслушай правду-истину…
Боярин искоса заглядывает в лукошко, презрительно морщится и отворачивается. В это время подходит к нему богатый гость с двумя слугами.
Они еле тащат на спинах туго набитые мешки. Боярин радуется богачу, улыбается, встает ему навстречу.
— А вы здесь, — восклицает злобно богач, увидев сирот, — на меня в суде ищете?
Сироты молчат, робко кланяются, а боярин жадно хватает мешки, положенные перед ним слугами, но не может и сдвинуть их. Он радостно смеется и кричит слугам, указывая на сирот:
— Прочь их! Гони их, гони!..
Слуги бросаются на сирот, те в страхе убегают, а богатый хохочет и говорит громко:
— С сильным не борись, с богатым не судись!
Ивана не смешит это представление, ему досадно, а Илейка жужжит в ухо:
— Так везде, Иване! Токмо посулы да подарки!..
Зашумела вдруг вся площадь.
— Бой на реке собирается! — кричали кругом. — На Лыбедь, айда! На Лыбедь!..
Народ, как полая вода, хлынул к реке.
— Айда и мы туда скорей! — закричал Иван Димитриевич. — Айда скорей!
Крутой берег Лыбеди весь усеян народом, да и с другого тоже немало глазеет людей. Иван, стоя рядом с Илейкой и Курицыным, видит неширокое ледяное поле, у берегов которого теснятся охотники, готовясь к бою.
Некоторые
— Эй, вы, что сопли распустили? — загудел вдруг неподалеку нетерпеливый зычный голос. — Словно девки на праздник наряжаетесь!..
Иван узнал голос и, взглянув немного влево, увидел впереди себя Ивана Димитриевича, сложившего у рта ладони трубой и кричавшего изо всех сил охотникам. Потом еще закричал кто-то, и поднялись крики со всех сторон.
Среди гомона возбужденной толпы княжич разбирает ругательства, насмешки, подзадориванья. Волненье и задор растут кругом, охватывают и его, но в то же время ему становится страшно. Вспоминается и пожар московский и пожар и драка у блинных в Ростове.
— Эй вы, хамо-овники, [98] бей теле-ежников! Телеежников бей!.. — истошным голосом кричит над самым ухом Ивана рыжебородый мужик. — Бей по мордам их, кобе-ле-ей тупоры-ылы-их!
Княжич оглянулся на своего дядьку.
98
Х а м о в н и к и — ткачи.
Илейка стоял невеселый и, уловив взгляд Ивана, тихо улыбнулся.
— Глуп народ-то, — молвил он раздумчиво. — Его и батогами бьют, и зорят, и полонят, а он еще сам собя калечит безо всякой нужды и пользы.
Право попы бают против сего…
Пронзительным свистом прорезало воздух, и по этому знаку под гул и вой толпы обе стороны бойцов с криком и зыком бросились друг на друга.
Замелькали кулаки, послышались глухие удары, и сразу несколько шапок слетело с дерущихся, прокатившись по льду…
— Лупи, бей! — орала толпа. — Подсаживай под микитки! Хлещи по рылам!..
— Отбивай, не сдавай! Хлещи по рылам!..
— Отбивай, не сдавай! Держись, хамовники, хрен вам в зубы!
— Шпарь, шпарь, тележники!.. Лупи, матерь их в тартарары!..
Толпа плотней и плотней сгруживалась, задние ряды напирали на передние, грозя столкнуть с берега на лед.
Вдруг толпа с неистовым воплем метнулась в сторону и расступилась.
Со льда стремительно выскочила кучка бойцов, потом еще и еще. Они бежали, прятались в толпе, а за ними гнались победители и били побежденных на бегу так сильно, что те падали наземь.
В одном месте, где сгрудились снова дерущиеся, раздались возмущенные голоса:
— Лежачих не бей, лежачих не бей!..
Зрители вмешались в драку и отогнали нарушителей кулачных правил, но самый бой уже окончился. На этот раз тележники побили хамовников. Толпа медленно стала расползаться в разные стороны: одни к качелям, к медвежатникам, к скоморохам, к ледяным горкам и прочим развлечениям; другие — по корчмам и кабакам пьянствовать, играть на деньги или на угощенье в кости и шашки.